dero.ru
Мельница закрутилась
При некотором желании можно сравнить всё и со всем. Вернее – почти всё с почти всем. Особенно же нетрудно сопоставить два вида искусств. Скажем, поэтическое и кулинарное. Например, мы видим картошку и знаем: внутри тоже картошка. Или видим несложное внешне стихотворение поэта и представляем, более или менее, его поэтику. Заметим: простота в данном случае не имеет отношения к качеству. Из картошки ведь тоже можно приготовить пышное, вкуснейшее пюре или унылые чипсы. Другой вариант: фрукт мангостан снаружи выглядит непросто, и на вкус непрост. Но бывает так же экзотичная поэзия. И сложность тоже не отражается на качестве: плод может оказаться идеальным, может быть недозрелым или наоборот – подгнившим.
Случается, однако, и третий вариант. Видим мы, скажем, арбуз. Отрезаем дольку – да, арбуз. Вроде, спелый, вроде, вкусный. Берём на пробу ещё кусок, а там – апельсин. А в третьем кусочке, например, вкус йогурта. Причём вкусы эти отчётливые такие, дающие разумные сочетания. Вот примерно такое ощущение вызывают стихи Павла Тимофеева.
Некоторое время назад (впрочем, уже относительно давно) один московский литератор в личном разговоре дал несколько высокомерное определение этим стихам: «подростковая поэзия». Дескать, высказывание лишено обертонов, приёмы несложны и слишком заметны…
Я тогда поправил, но совсем чуть-чуть: «стихи для подростков». И эта оценка была положительной. Для детей пишут, а подростки чем хуже? Вот так, вот именно: не снисходя до их уровня, но сообщая им нечто важное будто мимоходом. У Павла это получается очень органично. И не только, как у поэта, но и в жизни более обыденной. Сейчас-то у него старший сын взрослый уже, но и когда Саша был подростком, общались они замечательно.
Повторю: даже окажись слова про «стихи для подростков» правдой, ничего плохого в этом бы не было и, тем более, не означало б однообразия поэтики. Люди в юном возрасте прекрасно способны к рефлексии и тоске по уже навсегда утраченному. Как, например, в стихотворении «Милитаристско-пацифистское». С другой стороны, есть к тому времени и внятное такое понимание, что жизнь-то идеальной не будет. О чём-то таком стихи «Коля», «Ну, и чё?», например. Ещё важный нюанс: упомянутые стихи интересны и читателю искушённому. Тинейджер-то в нас никуда не девается. Только прячется с годами всё лучше.
Только книга-то совсем не для подростков получилась. Дело, конечно, не в технической оснащённости автора и умении этой оснащённостью воспользоваться, как очевидно это, скажем, в «Посвящении Красовицкому». И дело не в пародийности «Балладного рэпа», но в типе этой пародийности. В строе стиха есть нечто, отличающее его от обычных насмешек над задержавшимися в своём развитии эльфами 80-го уровня. Написан текст как-то от лица всех участников действия одновременно. Вернее – с пониманием того, как эти участники мыслят, и зачем так делают. Или вот «Сказка про двух индейцев». За вычетом экзотического антуража, история типичная: встретились в чужом городе два человека из структур, относящихся друг к другу с взаимной неприязнью. Может, фанаты футбольные, может, ещё кто. Подобно героям рассказа О’Генри, ребята между собой поладили временно, а условный автор отправился писать стихотворение. Впрочем, автор безусловный, то есть, Павел Тимофеев собственной персоной, поступил бы именно так. Сами разберутся, без него. Пусть не все взрослые, но все – самостоятельные. Эта доминанта, органичная самому поэту, как человеку частному, прочитывается в абсолютном большинстве его стихов.
В остальном же они все очень разные. Порой – до степени противоположности друг другу. Скажем, «Псевдофольклорное», исполненное самолюбованием цинизма, осознающего свою грязь, и нежное «Верю-не-верю», имеющее практически тот же лирический сюжет, различны принципиально. Но авторство их никому, кроме Тимофеева, не припишешь. Отчего так происходит? Тут придётся вспомнить слова графа Л. Н. Толстого: «Одно из самых обычных и распространённых суеверий то, что каждый человек имеет одни свои определённые свойства, что бывает человек добрый, злой, умный, глупый, энергичный, апатичный и т. д. Люди не бывают такими. Мы можем сказать про человека, что он чаще бывает добр, чем зол, чаще умён, чем глуп, чаще энергичен, чем апатичен, и наоборот; но будет неправда, если мы скажем про одного человека, что он добрый или умный, а про другого, что он злой или глупый. А мы всегда так делим людей. И это неверно. Люди, как реки: вода во всех одинакая, и везде одна и та же, но каждая река бывает то узкая, то быстрая, то широкая, то тихая, то чистая, то холодная, то мутная, то тёплая. Так и люди».
Вроде бы, мы это знаем, а людей всё-таки упорно классифицируем. И упорнее того классифицируем поэтов. Пишут-то люди, за редким исключением, в каком-то одном из своих состояний, фиксируя его. У автора же этой книги иной случай. Или, возможно, необычайно цепкая память на собственные эмоциональные, физические и прочие состояния. Получается, что стихи свои он пишет сам себе, адресуя их Павлу Тимофееву такого-то возраста и такого-то настроения. И от имени Павла Тимофеева, пребывающего в другом возрасте и в другом настроении. Между возрастами же и настроениями поэт перемещается легко.
Конечно, сказанное