сегодня?.. К новогоднему столу, надеюсь, мы успеем?
А я бы ответил:
– Сегодня тридцатое декабря 1997 года, дорогая. Времени у нас в запасе – до праздничного пиршества – воз и маленькая тележка: целых двадцать восемь часов, и даже с хвостиком. Мы не только до Бобруйска – до Москвы домчаться «успеем»… легко!
Дальний свет фар нашей «Лады-Самары» практически натыкался на сплошную белую завесу впереди – видимость нулевая. А в салоне автомобиля – парадокс! – стало уютнее. Уютнее и теплее.
Прежняя какофония звуков, извергаемых динамиками радиоприёмника, больше не раздражала, а, наоборот, убаюкивала. Беспечный полушёпот ведущего таинственно вещал о разных пикантных обстоятельствах, которые подстерегают обывателя накануне праздников.
До Нового года – сутки с небольшим!
Счастливчики из радиослушателей, прорвавшиеся по телефону в прямой эфир, перепуганными от восторга голосами взахлёб рассказывали свои смешные истории. Звучали бесконечные приветы и пожелания Леночкам и Славикам, Ирочкам и Гарикам, и всем-всем-всем! Милой бестолковщине предпраздничной суеты оставалось только позавидовать. Позавидовать и заразиться ею (если получится).
Любопытно: если на одну чашу весов бросить нашу хроническую усталость, вечные проблемы и вечные, не имеющие ответов вопросы, а на другую – новогоднее ожидание чуда, когда кремлёвские куранты пробьют полночь, что (интересно) перевесит?
На мгновение представилось, как одиноко в ночи движется (нет, скорее несётся) по совершенно пустой трассе наш автомобиль, оставляя позади километр за километром, несмотря на пургу и несмотря ни на что.
Со стороны это так, наверное, и выглядело. (Между иллюзией и реальностью – пропасть.)
Дорожное полотно представляло собой слой жижи из мокрого снега и воды. Под этим слоем то и дело обнаруживались участки гололёда. И тогда автомобиль начинало носить из стороны в сторону. Чтобы удержать его на дороге, приходилось снова и снова утапливать педаль газа, увеличивая скорость, и тем самым выравнивать движение (пока это удавалось). И вместо того, чтобы (расслабившись) полулежать сейчас в кресле (а это в тот момент мне требовалось больше всего), приходилось, сжав одной рукой руль, другой – рычаг коробки передач, ждать очередного участка гололёда.
Жена, несмотря на внешнее спокойствие, тоже вся в напряжении.
И вместо того, чтобы без умолку говорить (болтать о чём угодно, только бы не молчать), сидела неподвижно. Только однажды, когда я (в который раз) на ощупь нашёл на панели валидол и откусил часть таблетки, спросила сдержанно-ровно (по крайней мере старалась, чтобы прозвучало это нейтрально, без эмоций):
– Хочешь, я сяду за руль?..
С какого перепуга – не знаю, но – словно голосом Достоевского – прозвучала цитата из его «Бесов»: «…сцена вдруг переменяется, и наступает какой-то “Праздник жизни”, на котором поют даже насекомые, является черепаха с какими-то латинскими сакраментальными словами, и даже, если припомню, пропел о чём-то один минерал, то есть предмет уже вовсе неодушевлённый…» И с каким это смыслом? С какой подоплёкой?
Будем считать, что без всяких смыслов и без всяких подоплёк.
Стрелки датчиков на приборной доске покачивались влево-вправо, влево-вправо…
Ярко-зелёные цифры на электронных часах отсчитывали секунды: 19:44:57, 19:44:58, 19:44:59 и вот, наконец, ровно 19:45:00.
Нет чтобы спросить просто:
– Макс! Ты, вообще-то, как? В состоянии проехать эти несчастные сто сорок четыре километра до Бобруйска? Или нет? Если нет – скажи.
Что помешало жене сказать так? Или примерно так?
Я, возможно, ответил бы:
– Погодка сегодня – что надо! Самое время тебе немного порулить.
Показать мастер-класс вождения автомобилем до первого столба.
Ну посмеялись бы, побалагурили. Отвели душу. А вместо всего этого жена – робко, чуть слышно:
– ХОЧЕШЬ, Я СЯДУ ЗА РУЛЬ?
Что я мог ответить?
Пятнадцати минут не прошло, как мы выехали из Минска. И вот сейчас мне предлагалось посадить Белу на своё место – великолепная идея: давай, дорогая, крути баранку смело! Жми на полную катушку!
Время на часах – 19:45.
Я заметил, как (заворожённо) смотрит она то вперёд, через лобовое стекло, на дорогу, то на меня.
Что творилось у неё в голове, какие крутились мыслишки – тоже можно было догадаться. Машина – всё равно что корова на льду. Однако мы ещё как-то (с горем пополам) едем. Только… долго ли выдюжим при движении в таком режиме? Может быть, через секунду-другую нас ждёт (не дождётся) кювет? Или железобетонные столбики ограждения, окрашенные люминесцентными светящимися красками? Или ещё что-то?
Что? Что ещё? Да всё что угодно.
Он (то есть я) ещё как-то держится. Заметно по лицу: бледен, глаза провалились в глазницы, Ему не очень хорошо, но Он крепится. Пытается также не подать вида, что особой уверенности в благополучном