голодное существование, наконец, стало отражаться на моем бренном теле. Когда, шумно захватывая ртом воздух, я ступил на лестничную площадку, Данила уже стоял у окна. Рама была снята, из голого проема воздух с шумом вырывался во внутренний двор. Справа у стены стояли части рамы – заплесневелые доски с облупленной краской по краям.
– Отсюда упало окно, так грандиозно переполошив моих соседей, – сказал Данила, когда я подошел. – Совет двора намеревался заменить эти окна, но рабочие пока успели только снять рамы с них.
Я выглянул в проем. Действительно, прямо под нами, внизу на асфальте лежали разбитые в щепки части рамы и куски стекла.
– И кто его уронил, как думаешь? – спросил я.
– Уронил? Его сбросили. Ты ведь сам рассказывал про страшный шум во дворе, когда она упала. Если не ошибаюсь, звук падения предварял также безумный крик, верно? Давай-ка проверим…
При последних словах в глазах его появилось озорное выражение, как у ребенка, который придумал интересную шалость и ему не терпелось ее воплотить. Данила сорвал с головы фуражку, высунулся по пояс из окна, так что ступни едва не оторвались от пола, и огласил двор истошным воплем. Я зажал уши – до того громким было это неожиданное напряжение голосовых связок. Только закончился его крик, как раздались звуки распахиваемых окон – совсем как тогда, во время убийства. Кто испуганный, кто раздраженный – люди высматривали источник крика.
– Все в порядке! – прокричал Данила, махая рукой из проема, – Прошу прощения!
– Что ты там творишь, Соколик?!
Последний возглас донесся снизу, где из нахлынувшей на крик толпы людей на нас взирало искаженное недовольством лицо Клыгина.
– Всего лишь эксперимент! – ответил ему Данила и, отойдя от проема, сказал в мою сторону, – Люди меня заметили, как видишь. Однако если бы, вместо того, чтобы остаться у окна, я сразу побежал вниз, в дворницкую, источник шума установить было невозможно.
– И как раз на том этаже, что музей, – заметил я, – Как удобно!
Данила кивнул. Мы вышли с лестничной клетки на этаж, где располагались квартиры жильцов. Музей тоже располагался в одной из квартир в конце коридора с видом на Фонтанку. Дверь была закрыта, но у Данилы оказался ключ.
– Перед тобой – один из основателей этого музея, – объяснил он, приглашая меня внутрь.
Музей состоял из прихожей и двух больших комнат. Первая комната была посвящена прошлому дома. Возле стен стояли старинные предметы утвари, от утюгов до чайников, а стены украшали портреты видных жильцов дома. В одном из углов были выложены кирпичи с выбитыми на них фамилиями и именами. На двух самых верхних было выбито «Эдуард» и «Хиль».
Данила, не задерживаясь, прошел во вторую комнату. Я вошел за ним и некоторое время потерянно озирался, нигде не находя своего спутника. В центре комнаты стоял стол, к которому были приставлены стулья в несколько рядов один за другим. Прямо перед столом, у стены, висела белая простыня, которая играла роль экрана для проектора. Я вспомнил, как Радеева и Баритонов рассказывали, что Суслов показывал им здесь фильм. В комнате