ашку.
– Ты пьян.
– А ты бесполезен. – Отец замахивается кулаком, но его координация нарушена, поэтому он промахивается и отступает. – Выродок.
Гребаная ирония.
– Все потому, что это ты меня породил.
В сознании всплывают воспоминания о том времени, когда моя жизнь не напоминала крушение поезда. До алкоголя и наркотиков. До этого поганого трейлера в этом дерьмовом городе. До предательства. До насилия.
До того, как она покинула нас.
Я должен ненавидеть ее за это… но не могу.
Она увидела возможность обрести свободу – шанс на жизнь, где сломанные ребра, разбитые носы и синяки не входили в повседневную программу, – и воспользовалась ею.
Даже если это требовало оставить ее семилетнего сына на произвол судьбы.
Я смотрю в мутные, остекленевшие голубые глаза отца – глаза, которые я унаследовал от него, – и задаюсь вопросом, как он позволил себе докатиться до такого.
Когда-то мой отец был легендой. Или, по крайней мере, находился в шаге от того, чтобы стать одной из них.
Люди называли его следующим Джими Хендриксом[1]. Черт, некоторые даже утверждали, что отец его превосходит.
У Вэнса Уокера была великолепная жена, искренне любившая его, и сын, видевший в отце героя.
Когда-то у него было все.
А потом он все потерял.
Я отказываюсь совершать ту же ошибку.
Глава 1
Я доедаю вторую тарелку хлопьев «Капитан Кранч», когда на кухню входит отец, похлопывая себя по карманам.
– Ты не видела мои ключи?
Я указываю на кухонный островок, где они лежат на самом видном месте.
– Там.
– Ах. – Подойдя к мраморной стойке, он хватает их. – Спасибо, Мартышка.
Предполагается, что человек с его талантом мог бы придумать более подходящее прозвище для дочери, но, увы, ко мне привязалось это.
По словам отца, будучи младенцем, я напоминала обезьянку – большие уши и все такое.
У меня мгновенно сжимается сердце, и я откладываю ложку.
К сожалению, для него это единственное счастливое воспоминание, связанное с моим рождением, учитывая, что моя мама – его родственная душа – умерла спустя несколько минут.
– А не знаешь, где мой…
– Там, – говорю я ему, указывая на блокнот, который отец положил на стойку рядом с холодильником.
На его лице заметно облегчение.
– Спасибо. У меня сегодня встреча с Black Lung.
Его слова привлекают мое внимание.
– Black Lung? – Я подавляю рвущийся из горла смешок, поскольку отец определенно не подходит на роль фаната этой группы. – Разве ты немного… Ну, ты понимаешь.
Он поправляет сползающие на нос очки в толстой оправе.
– Немного что?
Я не Вилли Вонка[2], поэтому стараюсь не приукрашивать.
– Тебе скоро пятьдесят, папа.
По растерянному выражению его лица становится очевидно, что он ничего не понял.
– И что?
– Ты когда-нибудь ходил на концерт Black Lung? Большинство их фанатов моего возраста.
Хотя я не знаю почему, ведь в их творчестве нет ничего выдающегося. Даже если моему отцу удастся сотворить волшебство и написать для них несколько хитовых песен, это не решит их главных проблем.
Отсутствие гармонии в группе.
И отсутствие у вокалиста… ну, в общем, всего.
Отец пожимает плечами, не выражая ни капли беспокойства.
– На меня вышел их менеджер. А не наоборот.
Неудивительно. Несмотря на возраст, отец до сих пор остается величайшим автором песен со времен своего личного любимца Джона Леннона. В честь кого – сюрприз – он меня и назвал.
– К тому же, – продолжает папа, расстегивая воротник. – Я все еще хипповый.
У меня так и вертится на языке, что только старики используют такие термины, как «хипповый», но с него достаточно оскорблений для одного дня.
– Срази их наповал, пап.
Он подмигивает.
– Если я это сделаю, они не выпишут мне чек. – Отец переводит взгляд на часы над моей головой. – Блин.
Я опаздываю, Мартышка. Пора бежать. – Наклонившись, он целует меня в щеку. – Хорошего дня в школе.
Я сдерживаю стон, поскольку хорошо провести время в школе Хиллкреста для меня не представляется возможным. С того момента, как я переступила ее порог, это место стало моей личной преисподней.
– Постарайся не участвовать в слэме[3]. Ты же не хочешь сломать бедро.
– Очень смешно. – Он подходит к входной двери, но останавливается, прежде чем открыть