их – погибель. Есть караваны из мертвецов, издали – точь-в-точь как живые: едут люди верхом на тхаргах, катятся повозки, трубит заунывно рог, звенят колокольчики… А присмотришься – и ахнешь: что наездники, что скакуны – кожа да кости, глаза чёрные и ссохшиеся, языки набок висят, а роскошные одежды уж давненько истлели, как паутина на просвет. Рыщет такой караван, рыщет – поживы ищет. А пропасти бездонные? А садхам – красный вихрь? А проказливый зверёк эль-шарих – юркий, ушастый, о двух хвостах и с ладошками, как человечьи, только маленькие? Этот, рассказывают, спас столько же людей, сколько и погубил, и нипочём ему ни солнце, ни мертвоходцы, ни зыбучие пески.
Даже я, Сэрим, не поручусь, что с эль-шарихом управлюсь без своей флейты.
Восток тоже богат на диковины. Чего только стоит Шимра, жемчужина Ишмирата! Во всём мире, пожалуй, второго такого города не сыскать. Шимра живёт чудесами – и немудрено, ведь здесь кимортов больше, чем на всём юге и севере вместе взятых. Там, на базаре, можно купить всё что угодно: и морт-меч, одним взмахом способный заковать Рукав Мира льдами и остановить бурное течение, и шкатулку, в которую уместится целиком ездовой гурн с ушами и хвостом, и тончайшие шелка, что не горят в огне, зимой согревают, а летом охлаждают. А средоточие чудес – цех кимортов. Стены в том дворце из благоуханного белого дерева, крыша – из тончайшей розовой яшмы, а во внутреннем дворе цветёт, не увядая, вечная эрисея, и трепещут в призрачном свете пунцовые лепестки… Любое чудо подвластно кимортам, и нет ничего, перед чем бы они отступили – кроме разве что смерти или сброса.
И хоть люблю я восток, а всё же редко там бываю: устаю от великолепия, да и тамошние вельможи больше ценят изысканный перебор семиструнки, чем флейту и её печальный напев.
Есть чудеса и на севере – горы, чьи недра полны самоцветов, и плодородные туманные долины вокруг Ульменгарма, и Седая Хродда у самых гор – неприступная твердыня, возведённая кимортами в незапамятные времена. Ходят легенды, что в ту пору они оборонялись от напасти, перед лицом которой пали все прочие земли, но что нам до тех легенд? Ныне от былого величия севера только старая крепость и осталась… А ещё люди. Таких искусных мечников поискать в целом свете – и не найдёшь! Говорят, у них пламенные сердца и очи, что видят любую ложь.
Я не знаю – не проверял, но обманщиков на севере и впрямь поколачивают исправно.
И если уж речь зашла о диковинках, то скажите на милость, разве ли видано такое, чтоб юная дева покинула Шимру наивной ученицей, за которой глаз да глаз нужен, но уже через полгода превзошла своего учителя в силе? Истинно вам говорю, правда это – провалиться бы мне на месте, если б я солгал! Но только вряд ли расскажет вам та дева, какой ценою далось ей это чудо, что она потеряла, а что обрела… Да и мало кто понял бы её, даже если бы она и рассказала.
Или вот ещё чудо – встретить посреди далёких земель, там, куда не чаял уже вернуться, старого друга.
– Орра, Дёран! Надо же, и впрямь ты. То-то мне стон семиструнки издали знакомым показался, аж сердце прихватило да уши заныли…
– И тебе привет, Сэрим, приятель! Да и мне что-то вдруг захотелось рукою кошель накрыть и монеты пересчитать: ну, думаю, не иначе ты где-то рядом ходишь.
Он хохочет, да и я не отстаю; он сказитель, и я музыкант, а оба два мы – бродяги без роду без племени. Кому дружить, как не нам?
Приметив по запаху приличное заведение, беру по стакану горячего вина – не из раймы, но тоже неплохого – и мы садимся в свободный угол. Пока Дёран пристраивает рядышком чехол с семистрункой, разглядываю приятеля исподтишка. Он ничуть не изменился, только снова волосы стали короче, а взгляд – печальней; не иначе, потерял кого-то близкого не так давно.
И я догадываюсь даже, кого… Но прежде чем успеваю сказать хоть что-то, Дёран оборачивается ко мне и говорит:
– Послушай, приятель, и как там сейчас – на юге?
– Так же, как и всегда, только хуже, – пожимаю плечами. – Нет в этой земле ни мира, ни покоя… Есть, правда, и добрые вести. Город Дабур, что далеко на юго-востоке великой пустыни, получил избавление от эпидемии. Долгих полгода бродила смерть по его улицам, не различая правых и виноватых; городской совет же постановил сокрыть правду, чтобы не потерпеть убытков, затворили ворота и подкупили проводников. Несогласных казнили. Перестали туда ходить караваны, кроме немногих избранных – или особенно несчастливых: те, кто всё-таки добирался до Дабура, обречены были остаться в его стенах, желали они того или нет. Спасение принесла благочестивая дева-киморт. За дюжину дней она исцелила больных без счёта и даровала городу волшебную храмовую чашу на случай, если напасть вернётся. Деву-киморта прозвали Избавительницей, и вознесли ей хвалу, и много почестей оказали… Однако разве же может южанин удержаться, если почует запах поживы? И разве же оставит какой правитель в живых свидетеля своей слабости и подлости? То-то же. Коварный Абир-Шалим арх Астар, глава совета, хитростью пленил деву-киморта, одурманил её и продал работорговцу из Кашима. Вот только радовался он недолго! Услышав о творимых советом беззакониях, конклав направил к городу отряд всадников-арафи, и ныне головы виноватых украшают пики над городскими стенами; в честь