себе цену, много, и печатал немало – в газетах в основном, в любимом когда-то славном «Лицее»… Сборника за все десятилетия так и нет. Да это давно уже не тревожит, не важно это, ничего, в сущности, не значит и никаких оценок не содержит. Не болит, не вспоминается. Что написано и где-то пущено в жизнь – в давних малых книжицах, на страницах интернета, в «Электронной библиотеке авторов Карелии» хотя бы, – то останется. Может, еще что-то впустится в Сеть (только не в Стихах-ru, не к лицу и не по летам этот угол для бедных…).
…А этот крохотный сплот – конечно, никак не сойдет за сборник, да и не выдает себя за него. Просто – захотелось вдруг вспомнить кое-что из написавшегося в разные годы, не связанное какой-то темой, нитью, поводом, но где в каждом стихе, крохе ли, побольше ли, остался след чего-то задевшего душу, дорогого, памятно-любимого или больного, трудного. И потом, смею полагать, эта малая выборка – все-таки из сделанного нехудо, за нее не стыдно…
Писалось всё это в очень разные лета, даже разные десятилетия, когда менялись и перекрашивались и времена, и люди, и сама жизнь, менялся и я сам вместе со временем.
Самая ранняя здесь дата под стихом – 1965-й, самая поздняя – 2008-й. Даты эти – словно из разных эпох, даже как бы с разных планет.
Отражалось ли вообще это изменчивое время в моих стихах? Не знаю. Намеренно, осознанно я к такому никогда не стремился. Но, наверное, как-то все же отражалось, иначе не бывает, если писал ты всерьез. Пусть и отражения эти получались малыми, зыбкими, спутанными, искаженными…
В. А. 2023, май
***
Что же ты наделала, Россия?
Нарожала умных сыновей,
Чтоб они тебе же не простили
Беспросветной умности своей.
Что же мы наделали, ребята,
С матерью-страною и с собой?
Мама, мама, все мы виноваты,
Каждый заплатил своей судьбой.
Каждый виноват, что был утешен,
Тратя жизнь не в лад и невпопад,
Тем, что кто-то главный в главном грешен,
Больше нас – пред нами! – виноват
В том, что хлипко пашем, пусто сеем,
Что из наших проб не вышел прок, –
Черный вождь ли, белое ли зелье,
Партия ли, мафия ли, рок…
Вот живу, не поздний и не ранний,
Как сурок, не молод и не стар.
Даром проносил в худом кармане,
Порастряс трухой свой малый дар.
Был и неказист, и бледноват он –
Всё же дар, травы небесной клок…
Стыдновато, мама, жутковато
Знать, что и такой – сберечь не смог.
Ни стране я, ни семье, ни другу
Песней не помог, не послужил.
В Судный день Господь воздымет руку:
«Отвечай, зачем на свете жил?»
Знаю, Боже, знаю – я виновен,
Господи, виновен, говорю!
Скудосерд, безверен, суесловен,
Умилен, что сам себя корю,
Что над горсткой строк бесплодных плачу,
Что душе пою отходный стих,
Что порой обсевки дара трачу
На далеких женщин – не моих…
Жду на упраздненной остановке
Конку, что давно отменена.
Бормочу невнятно и неловко.
А вокруг – чужие времена.
Времена нежданных, грубых, зримых,
Что-то обещавших – и уже
Оплывающих, непоправимых,
Непереходимых рубежей.
2008
Собратьям-шестидесятникам. Из анамнеза
Хлебнувшие смладу хмеля
дурной полуволи краткой, –
как, умники, мы сумели
жизнь просвистеть украдкой?
Служили – без упованья,
начальство – без пыла чтили,
стыдливо спали в собраньях,
шкодливо женщин любили.
Цыкнут, – ложились навзничь,
а лёжа – шептались: «Бродский…»,
причмокивали: «Ах, Галич!»,
прицокивали: «Высоцкий!».
С сокурсником брат-ровесник,
сойдясь иногда за рюмкой,
с надрывчиком врали песни
про Колыму и трюмы.
Но даже на собственной кухне,
жуя анекдотов хину,
теноры наши жухли,
прижатые вполовину.
Портреты золой дымились,
ползли пятилеток клячи.
А где-то стихи пылились,
студенческие, щенячьи…
Не кравши, не бравши взяток,
не сделали вы карьеры.
Вы