нчик для развлечения дам среднего возраста… ой, снова простите. Я вовсе не вас имел в виду. Просто так тяжело начать делиться таким… личным. Понимаете? Кстати, вы знали, что я мечтал стать писателем? Глупый вопрос. Откуда же вам знать? Мы ведь толком не знакомы. Так вот, я однажды пытался написать роман обо всем, что со мной произошло, но так и не смог поймать ритм, сложить все части воедино, заглянуть в сердцевину… поэтому сжег все к чертовой матери. Но я вижу, как вы осуждающе смотрите. Да, да, я много болтаю и все ни о том. Сейчас, дайте мне минутку….
И вот опять я пытаюсь рассказать об истории, что случилась со мной. Хотя, если быть до конца честным, это было не со мной, а с младшей сестрой. Вы уже знаете, что у меня была сестра, не так ли? Но я тоже принял немаловажное участие в этом кошмаре, поэтому по праву могу называть историю своей. Знаете, она может выйти чуть длиннее, чем я думал…
Мы росли в маленькой деревушке с красивым названием Эмберли, что в ста милях от Лондона. Сестренка моя все мечтала сменить имя, когда вырастет, чтобы прославить родное место, став знаменитой художницей Эмбер из Эмберли. Какое красивое звучание… Так сильно она любила наш дом. Она была громким ребенком, из тех, кто никогда не замолкает, а голос ее звучал звонко, как колокольчик. Да, громкая и жизнерадостная, как и положено маленькой девочке, – такой я запомнил ее.
Что-что? Ну я же вижу, вы хотите спросить что-то. Что я чувствовал, когда ее не стало? Нет, вы сильно опережаете события. К тому же сегодня мы говорим не обо мне, сегодня я хочу рассказать вам о сестре. Она заслужила минуту внимания, посвященного ей одной. Никаких соплей здесь не будет.
Мы жили в узком двухэтажном домике с каменной кладкой и соломенной крышей, как у первого поросенка из той самой сказки, помните? Дом стоял на отшибе, то есть так мне казалось. Сзади – лес, с одного бока – небольшой скотный дворик с козами и курами, с другого – сад с виноградом, а сразу за ним огромное поле, где мы собирали ромашки для чая и плели венки. До соседей пешком тащиться целую вечность, по крайней мере, детскими короткими ножками.
Нас воспитывали бабка с дедом, а родители умерли в автокатастрофе за четыре года до последующих событий. Забавно, я все еще помню лицо матери: ее нежные голубые глаза и короткие каштановые кудри, помню, как ласково она смотрела на меня с неким благоговением, словно все, что я делаю, отдает чем-то божественным… а вот образ отца у меня совсем не сохранился. Так что папы будто никогда не существовало. Бабушка слегка напоминала маму, только волосы у нее были по цвету, как мел. Долгое время она жила одна, будучи вдовой, но еще до моего рождения снова вышла замуж. И теперь они вдвоем заботились о нас, своих внуках, правда деда мы на дух не переносили. Он постоянно ворчал и придумывал сотни новых запретов каждый день: нельзя бегать после обеда, нельзя шуметь с двух до трех пополудни, нельзя подниматься по лестнице более чем на одну ступеньку за раз и бла-бла-бла…. Вспоминать тошно. Еще от него вечно несло перегаром и мочой. Готов поспорить, этот засранец мылся всего два раза в жизни: при рождении и перед смертью…
Но речь не о нем. Моя маленькая сестренка была счастлива. Она не помнила матери и, вероятно, даже не знала о ее существовании, поэтому баба Мэри… да, забыл упомянуть, это ее имя. Звучит как-то несуразно, да? Баба Мэри… стала мамой для своей внучки. Сестра будто не могла определиться и звала бабушку просто «Ба-Ма» – звучало, как невнятный набор звуков, но со временем все привыкли. Она вытягивала букву «а» и немного проглатывала «м», выходило нелепо, однако это прозвище стало вторым именем бабушки. Ба-Ма хорошо нас воспитывала: много позволяла и почти ничего не требовала – мечта любого ребенка. Вообще мне кажется, мы не особо ее волновали, она заботилась о других вещах, например, о своем саде. Каждый год участвовала на фестивале садоводства, но никаких наград не получала. Кстати, не бегать по кустам бегоний – был единственный запрет от нее.
Что? Что теперь с цветами? Завяли все, конечно… Не понимаю, какая разница, что стало со сраными кустами? Речь не об этом. Странно, что вы считаете это важным.
Так вот, у бабушки было всего два интереса: цветы и… королева. Которую она боготворила. Мэри часто рассказывала, как в 1952 году плакала на коронации королевы в Лондоне, хотя сейчас я думаю, что история выдумана от начала и до конца, но раз для нее это было так важно… По-моему, даже хорошо, что она умерла до того, как я стал таким циником и снобом. Видите ли, я бы все высказал, не щадил бы старческих чувств… Думаете, нельзя так говорить? Да ладно вам, главный страх жизни моей бабки был – ни за что не угадаете – пережить королеву. Я готов поклясться, что на смертном одре она ликовала!
Но я отклонился от сути. Сестра жила хорошо: бегала по полям, рисовала красками траву и солнце, плела венки, пила чай, качалась на качелях, свисающих в саду среди виноградных лоз, много смеялась и редко плакала. Правда и друзей у нее совсем не было, большинство семей принадлежало к англиканской церкви, и они не одобряли шум и излишнее жизнелюбие, поощрялось смирение и послушание. Как вы уже поняли, моя сестра этими качествами не обладала, и поэтому получила статус изгоя.
У вас могло сложиться неверное впечатление, что я был любящим братом, бравым защитником и тому подобное, но