? Он выглядел чудовищно, весь желтый и распухший, с воспаленными желчными глазами, и, когда он смеялся, он оголял грязные зубы, один из которых был полностью черным. В ушах у него были серьги, щеголеватая одежда вся пропиталась потом. Чем больше он потел, тем больше смеялся! И беспрестанно бормотал что-то на языке, который я не могла разобрать, но его речь была громкой, и многие слова звучали как ругательства. Это невозможно было не слышать, и всё же большинство людей в вагоне как будто ничего не слышали. С ним была девушка, Джефферс, поразительное маленькое создание, совсем еще ребенок под слоем макияжа, и она была почти раздета – сидела на его коленке, приоткрыв рот и глядя покорно, как глупое животное, пока он гладил ее, и никто не пытался его остановить. Неужели из всех людей в поезде единственной, кто мог бы попытаться, была я? Возможно, он шел за мной по всем вагонам, чтобы подтолкнуть меня к этому. Но это была не моя страна: я только ехала через нее, с тайным ужасом ожидая возвращения домой, и мне казалось, что останавливать его – не мое дело. Так легко думать, что ты ничего особо не значишь, в тот самый момент, когда нужно исполнить свой моральный долг. Если бы я вступилась, возможно, всего того, что случилось после, не произошло бы. Но в кои-то веки тогда я решила: пусть это сделает кто-то другой! Вот так мы теряем контроль над собственными судьбами.
Мой муж Тони иногда говорит, что я недооцениваю свою силу, и мне интересно, становится ли моя жизнь от этого опаснее, как жизнь людей, нечувствительных к боли. Я часто думала, что среди нас есть те, кто не умеет или не хочет усваивать жизненные уроки, и это можно воспринимать как наказание или как дар. Обычно именно из-за них нарушается спокойствие или происходят перемены, смотря как это назвать, – но смысл в том, что, даже если сами они не хотят или не собираются ничего инициировать, это всё равно происходит. Они постоянно что-то ворошат, против чего-то возражают и подрывают статус-кво: они просто не могут не вмешаться. Сами по себе они не плохие и не хорошие – вот что важно, – но они умеют отличать хорошее от плохого. Неужели плохое и хорошее продолжают процветать в нашем мире бок о бок, Джефферс, только потому, что некоторые люди не могут допустить, чтобы что-то одно одержало победу? В тот день в поезде я решила сделать вид, что я не такая, как они. Жизнь становится намного проще, если заслониться книгами и газетами, чтобы не видеть дьявола!
Несомненно одно: после этого произошло множество перемен, и, чтобы пережить их, мне понадобились все силы, вся вера в справедливость и вся способность переносить боль, и я чуть было не умерла – а после этого я уже ни для кого не была наказанием. Даже моя мама на время решила, что я ей нравлюсь. В конце концов мне встретился Тони, который помог мне восстановиться, а когда он подарил мне полную спокойствия и тепла жизнь здесь, на прибрежном болоте, я только и делала что придиралась к ее красоте и спокойствию и устраивала бунт! Ты знаешь эту историю, Джефферс, потому что я где-то писала о ней – я упоминаю ее, чтобы ты увидел, как она связана с тем, о чем я собираюсь рассказать. Мне казалось, что вся эта красота напрасна, потому что беззащитна: если я могу разрушить ее, может и любой другой. Какой бы ни была моя сила, она ничто по сравнению с силой глупости. Это было и остается моей аргументацией, хоть я и могла бы воспользоваться возможностью жить здесь в идиллии праздной беспомощности. Гомер говорит об этом в «Илиаде», когда описывает, в каких домах жили и чем занимались воины, сраженные в бою, не забывая об их нарядных одеяниях, колесницах и доспехах ручной работы. Всё это сладостное возделывание земли и строительство, всё, чем они владели, уничтожено взмахом меча, растоптано, как муравей, в одно мгновение.
Я бы хотела вернуться с тобой, Джефферс, в то утро в Париже перед тем, как я села в поезд, в котором встретила обрюзгшего желтоглазого дьявола: я бы хотела, чтобы ты увидел его. Ты высоконравственный человек, и нужно быть именно таким человеком, чтобы понять, как так вышло, что один из пожаров, начавшихся в тот день, продолжал тлеть годами, как его очаг оставался незамеченным и тайно подпитывал себя до тех пор, пока не изменились обстоятельства, и тогда огонь нашел себе новую пищу и разгорелся заново. Этот костер был разложен тем ранним утром в Париже, когда пленяющий рассвет вставал над бледными очертаниями острова Сите, а в воздухе царила абсолютная тишина, предвещающая прекрасный день. Небо становилось всё голубее, зеленая листва набережных неподвижно застыла в теплом воздухе, и участки света и тени, делившие улицы пополам, были похожи на вечные первозданные формы, лежащие на склонах горных хребтов и будто бы рожденные из них. Город был тих и почти безлюден и походил на человека, который может раскрыть свою истинную сущность, только когда никто не видит. Всю короткую жаркую летнюю ночь я пролежала без сна в кровати отеля, а увидев между занавесками рассвет, встала и пошла гулять вдоль реки. Это самонадеянно, Джефферс, не говоря уже о том, что бессмысленно, – описывать свой опыт так, будто он имеет хоть какое-то значение. Без сомнения, какая-нибудь другая женщина в эту минуту идет вдоль того же участка реки, что и я, и точно так же впадает в грех, когда думает, что события происходят по какой-то причине и что эта причина – она сама! Но мне нужно описать тебе мое душевное состояние в то