спроприировав собственность компании.
Моя удивительная новая жизнь.
В се и правда началось среди ночи с красивой женщины – сногсшибательной рыжеволосой чертовки, которая считала заурядными всех, кроме собственной особы.
Она ткнула меня в бок тщательно отточенным ногтем:
– Проснись, Мальскуандо.
– Что? Опять? Хочешь побить рекорд?
– Завтра ночью поработаем над этим. А пока у нас другая проблема. Там внизу кто-то есть.
Мы жили в двухэтажной квартире, которую урвали в редко используемом флигеле мануфактуры.
Внизу что-то застучало, раздались неразборчивые грозные возгласы и проклятия.
Я окончательно проснулся. В голове кишели темы, которые я мог предложить для обсуждения, как только мы отделаемся от помехи – какой бы она ни была. Например, можно будет поговорить о том, что ничего подобного бы не случилось, свей мы гнездышко не здесь, а в моем доме.
Выбираясь из постели, я чувствовал себя жидким. Молча растекался. Но схватил свою дубовую дубинку, с которой никакие женские доводы и нытье не заставили меня расстаться.
Вооружился я как раз вовремя.
Дверь спальни со слабым скрипом отворилась.
Я стоял за ней наготове. Вошедший злодей нес лампу с прикрытым колпачком. Ее света было достаточно для того, кто привык к темноте. Я увидел, что Тинни лежит на кровати, почти отбросив одеяло, без одежды, и, кажется, спит. Должен признаться – зрелище впечатляющее.
К счастью, я уже такого навидался, и меня это не отвлекло. Отвлекло, конечно, но не очень.
– Здесь что-то не так, Бутч.
Тот, кто это прошептал, просунулся в дверь настолько, что продемонстрировал почти лысый затылок.
Я воспользовался случаем и саданул этого крота. Он рухнул. Я ринулся за дверь – и уставился на двенадцать фунтов острой как бритва стали. Я даже представить себе не мог, на что способен такой большой меч. Глаза за этим стальным монстром принадлежали тому, кто пребывал отнюдь не в благодушном настроении. Вряд ли даже в здравом уме.
Тинни раскрыла все свои достоинства, самонадеянно афишируя, какой же Гаррет везунчик. Глаза, не ведающие милосердия, не пропустили этих чудес, едва увидели их.
Бам! Клинок отбит в сторону. Трах! Крепкий удар по виску.
Полминуты, чтобы убедиться: злодей не встанет и не двинется на нас.
– Шалава.
– Как самочувствие, крепыш?
Тинни что-то накинула на себя. И стала просто обещанием, а не голой правдой.
– Я его уложил.
– Конечно уложил. Просто маленькая страховка.
– Будет что рассказать внукам.
– Гаррет, какого черта здесь происходит? Ты куда-то вляпался? Ты же обещал. Во что ты влез?
– Ни во что. Разве у меня был шанс?
Такова цена нашей моногамии. У меня больше не осталось жизни, в которой не участвовала бы Тинни, и мне не полагалось хотеть иного – так она интерпретировала моногамию.
Тинни – рыжая от природы, более склонная к проявлению эмоций, а не здравого смысла. Однако она припомнила, что наша договоренность и впрямь не оставила мне времени впутываться в приключения, которыми я, бывало, наслаждался.
– Не знаю, верю ли я тебе, но рискну и положусь на твое слово.
– Благословят тебя боги. У меня изумительная идея. Может, вместо того чтобы разжигать споры, позволяя воображению уносить тебя невесть куда, спросим наших гостей, что их сюда привело?
Тинни хмыкнула.
Она может быть благоразумной. Просто это случается не слишком часто.
Ночные искатели приключений не захотели поделиться с нами своей историей. Ни один не проронил ни слова. Тинни установила пределы тому, насколько энергично я могу задать тон беседы, и не позволила мне учинить шумное разбирательство. В таких вопросах она могла быть упрямой.
Тинни настояла на том, чтобы отрядить племянника из ночной смены: пусть сбегает в городскую тюрьму Аль-Хар и приведет отряд самозваной полиции Танфера.
Отряд отозвался, услышав фамилию Тейт.
Если бы мальчишка назвал мою фамилию, жестяные свистульки могли бы проковыряться несколько недель. Тейты имели друзей среди тех, кто считает, что закон и порядок хороши для коммерции. У них такие деньги, которые, стоя на задних лапах, завывают, требуя немедленного внимания.
Красные фуражки едва не затоптали друг друга, ворвавшись во флигельную пристройку, где Тинни устроила наш дом.
Таково было ее понятие о компромиссе. Она не хотела жить в моем доме. Я же наотрез отказывался быть втянутым в фамильный улей Тейтов, чтобы меня там не превратили в трутня.
– На Макунадо-стрит этого бы не случилось, – заметил я. – Они бы даже не переступили порог. Если бы только Старые Кости не вздумал с ними поиграть. И мы бы уже знали, зачем они сюда пожаловали.
Говорят, женщины