Евгений Лукин

Майская ночь, или Утопленницы


Скачать книгу

epigraph>

      Пролог

      А началось с того, что поперся я с пьяных глаз напрямик. Напрямки, как принято в здешних краях выражаться. Засиделся на даче у приятеля, приняли изрядно, а ночь выпала такая, что травка вся луной на стебельки разобрана, никаких фонарей не надо. Ну и чего, спрашивается, крюк давать – до самой дамбы чапать? Участки наши, правда, разделены ериком, но он вроде неглубокий, перебреду как-нибудь.

      Ерик шевелил лунными бликами. Там, где я к нему вышел, его перемыкал тростниковый заборчик, не достающий, впрочем, ни до того бережка, ни до этого. Подобные изгороди у нас ставят для зимнего лова и только на мелководье. «Вот вдоль него-то и переберусь», – решил я.

      Разделся до трусов, снова влез в пластиковые шлепанцы, сгреб одежку и, заранее содрогнувшись, ступил в майскую холодрыгу. Оказалось глубоковато. Но не возвращаться же! Воздев к луне правую руку с барахлом и хватаясь левой за щетинистую тростниковую плотинку, – побрел. Погрузился по пояс, потом по грудь, оперся сильнее, нежели следовало, – и шаткое, осенью еще связанное сооружение не выдержало.

      С гулким русалочьим всплеском я повалился вслед за выпавшим звеном, отчаянно пытаясь уберечь от влаги свои пожитки. Не уберег, промочил насквозь – и впал в неистовство.

      Ну не уроды, а? Связать как следует – и то не умеют! Хорошо хоть телефон дома забыл… И начал я, каюсь, ветхую эту загородку пинать.

      Потом внезапно озяб.

      – Пошто учуги рушишь? – прозвучало из лунной выси.

      Негромко прозвучало, но грозно. Застигнутый с поличным, я поскользнулся на илистом дне, потерял шлепанец и вновь ухнул плашмя в сверкающую ночную стынь с одной-единственной мыслью: а стоит ли теперь вообще выныривать?

      Вынырнул. Кое-как нащупал ногами опору, выпрямился, сотрясаемый ознобом. На правом бережку в просторной зеленоватой от луны рубахе одиноко стоял кряжистый старикан с долгой бородой того же оттенка – возможно, владелец порушенной изгороди. Выглядел он довольно зловеще, однако темнота, залегшая под сурово сдвинутыми бровями, могла таить все что угодно. В том числе и простое человеческое любопытство.

      Учуги… Читать-то я это слово читал, правда, забыл, что оно значит, а вот в живой речи услышал впервые. Скорее всего, в виду имелась поврежденная мною конструкция. Местные жители называли такие тростниковые заборчики – «катцы´». Или «катцы´». За правописание не поручусь. Но уж никак не «учуги».

      Поймал всплывший шлепанец. Обуть не решился – с равновесием было плохо.

      – Чего сразу «рушишь»?.. – обиженно возразил я. – Переходил с той стороны… дно скользкое – ну и…

      Старик усмехнулся.

      – Спужался, дуралей?

      – Так это не ваше? – спросил я с надеждой.

      – А то… – проворчал он. – Ты это… или доламывай, или вылазь давай.

      Я предпочел вылезти. Кажется, серьезной разборки не предвидится. Ну и на том спасибо.

      – Толкуй таперь, – насупившись, велел он. – Пошто?

      – Ну сам смотри, отец! – вскричал я. – Совсем уже совесть потеряли! Сетки ставят, с бреднями шастают, ерики теперь перегораживать наладились… Вот куда рыбнадзор смотрит?

      – Рыбу жалеешь?

      – Жалею!

      – А у самого, чай, тоже снасть стоить… – поддел проницательный старикан.

      – Да ни в жисть! – побожился я, невольно подлаживаясь под странноватый его говор. – Отродясь не ставил!

      В самом деле странноватый. Словечки были как будто надерганы из разных диалектов, и речь звучала несколько нарочито. Впрочем, сейчас многие из себя станичников корчат: в прошлом месяце задержала, помню, полиция одного такого на проспекте – звук «г» произносил по-казачьи. И произнес-то всего-навсего: «загибал». Громко произнес, во всеуслышание. Приняли за мат, штрафанули. И поделом! Потому что настоящий хуторянин сказал бы: «загинал».

      Но старикан-то вроде не из этих… не из ряженых. И все равно присутствовало в нем нечто театральное. Уж больно величествен.

      – Ладно, верю… – вздохнул он. Потом глянул искоса и сообщил как бы по секрету: – Сам учугов энтих разорил – не перечесть.

      После такого признания я, честно сказать, опешил.

      – Тут?

      Зеленоватые в лунном свете усы и верхняя часть бороды шевельнулись в ухмылке.

      – Да и тута тоже…

      Грандиозный дед. Только вот откуда он такой взялся? Совершенно точно, что не дачник, – видимо, из Красного Стрежня, иначе бы я его знал. И все-то в нем какое-то было преувеличенное: ручищи, плечищи, бородища. А уж грудные мышцы… Не то что культуристы – иная баба позавидует.

      – Трясесси, цуцик? – не без злорадства осведомился эпический старикан. – Айда ко мне – согреисси…

      – Да у меня дача рядом…

      – Нишкни! – прикрикнул он. – Я ишшо не кажного к собе пушшу!

      Вона как! Мне, получается, честь оказывают, а я кобенюсь…

      – Н-ну… х-хорошо… – пробормотал