полностью уничтожен. Немцы, когда отступали, пёрли всё, что могли унести, а что не могли – жгли. После войны музей восстановили, но потом, по непонятным причинам, закрыли. Почему закрыли, спросите вы? А, вот, тут, друзья мои, самая мякотка! Говорят, что живший тут барин поехал кукухой на почве оккультизма – вроде персонажей лавкрафтовских ужасов. Собирал древности – рукописи, статуэтки, камни, – всё искал способ открыть врата в другие измерения, получить Высшие Знания и научиться подчинять обитателей тамошних плоскостей. Ну, вроде как, отечественный Аль-Хазред, только без «Некрономикона». И, вот, вроде как, что-то ему удалось. Потому что, говорят, он внезапно исчез. Жена его повесилась, вместе с тремя красавицами-дочками…ну, или им «помогли». И точно не люди, судя по обрывкам баек и рассказов. После этого, поехала кукухой и вся дворня и прислуга. Вот, а потом, вроде как, каким-то образом, всё подуспокоилось.
Вот, после войны, говорят, сотрудники музея и посетители жаловались на странное плохое самочувствие, подавленность и головные боли. Потом, сотрудников начали мучить постоянные кошмары. В общем, кто-то даже в Кащенко попал. Вот, так и не стало больше музея, а стал известный на всю округу дом с чертовщиной. В котором местные мальчишки – и я в том числе, – могли проверить свою крутость.
Короче… пришли мы туда, когда солнце уже клонилось к закату. На фоне тонущего в тенях леса зловещий дом казался ещё более жутким. Если бы я знал, что нас там ждёт, если бы послушался своего внутреннего голоса, который криком выл, что не надо туда соваться… Да чего уж теперь! Тем более, поспорил я с местным альфачом, что достану я из дому изразец с печки, или ещё какую-нибудь безделушку. Как же! Хотелось помериться кое-чем! Что, себя что-ли в детстве не помните? То-то и оно!
В общем, в пасть страха попёрлись я, мой друг Вовчик, и кореш альфача Антоха.
По-началу всё шло хорошо. Я проник в дом, перевалившись через высаженное полусгнившее окно, и потопал в воняющую плесенью холодную темноту. До сих пор дрожь пробирает, когда вспоминаю её липкое, обволакивающее прикосновение. Подгнившие доски угрожающе скрипели у меня под ногами, а я пытался не обделаться от захлестнувшей меня волны ужаса.
Я неудачно наступил на совсем сгнившую доску и с воплем и грохотом провалился в подпол. Фонарик я, естественно, пролюбил, но, по крайней мере, остался цел, хотя задница и спина болели жутко, а при падении, мне вышибло воздух из лёгких. Кряхтя, я поднялся на ноги.
– Федька? Живой??? – замелькало сверху. Пацаны, к их чести, бросились мне на выручку, но пока что найти меня не могли.
– Живой! – отозвался я. – Помогите вылезти!
– Ты где?
– Да тут прям! Под носом у вас!
– Ща, погодь, вытащим!
И тут меня обдало волной не то что страха, или ужаса… Я даже не знаю, как это описать… В общем, это похоже на то, когда ты начинаешь тонуть, и понимаешь, что шансов выбраться почти нет. Или же, когда заяц понимает весь безысходный кошмар своего положения, когда оказывается в челюстях у волка. За мгновение, когда клыки прокусят плоть, и ты почувствуешь боль и течение крови по своему телу… Это был не просто ужас. Это было ещё тяжелее, ещё безумннее, ещё безысходнее. Это был чистый инстинкт, ведомый нашим далёким предкам, когда они жались по пещерам, греясь у скудных очагов, прижимаясь к спасительному свету огня и бросая полные страха взоры во тьму древней ночи. Это был безотчётный, чистый, запредельный ужас…
Я почувствовал, что я тут не один, и что нечто во мраке скользит ко мне, обдавая смрадным, прерывистым дыханием. Впрочем, дыханием ли? Умеет ли оно дышать? Что-то прикоснулось к голой коже моих рук, обдаёт ледяным смрадом затылок. по коже побежали мурашки. А может, и не они, а щекотали меня крохотные паучьи лапки, и их становилось всё больше. Меня будто что-то оплетало, обволакивало, а я даже заорать не мог! Меня как парализовало!
Вдруг, в лицо ударил свет фонарика.
– Федька, вылезай! – Вовчик светил мне прямо в рожу.
Меня отпустило, и я рванул на свет.
– Пацаны! – заверещал я, – Выручайте!!!
– Федька, ты…а это чё за…?
– Ааааа!!! – это сорвался на девчачий визг Антоха.
– Ребята, не бросайте! – почти рыдая взмолился я.
Я вспрыгнул на какой-то хлам. Потерял равновесие, в ужасе замахал руками. Грохнулся. Краем глаза выцепил нечто, от чего волосы на всех местах встали дыбом. Надо мной нависала…нависало…я даже не знаю, что! Бесформенное, изломанное, неправильное! То, чего не бывает, ни в коем случае не должно быть в нашем мире! Никогда! И оно тянуло ко мне свои уродливые, удлинённые конечности, похожие на сросшиеся паучьи лапы, или щупальца с извивающимися волосками. Я взвыл благим матом! Не чувствуя боли от ушибов, я рванул снова к свету.
– ПАЦАНЫЫЫЫ!!!! – взмолился я, протягивая к ним руки.
– Хватайся, дебил!!!– орал Вовчик. В дрожащем свете фонарика мелькнула красная вовкина майка. Я вцепился в неё мёртвой хваткой. Меня рвануло наверх. Что-то схватило мою правую ногу – как грубая колючая верёвка затянулась на ней тугим узлом. Даже через парусину штанов я почувствовал ледяной холод.