ыпей. – Человек, лучше которого в мире не существовало, поднес флягу. Три глотка.
Первый дался тяжелее всего. Содержимое фляги было густым и тягучим, а еще горьким и одновременно – приторно-сладким. Что-то чувствовалось в нем знакомое, напоминающее запахом содержимое хрустального графина маменьки.
Того самого, трогать который Эве запрещали строго-настрого.
А еще из фляги пахло травами. И запахи эти, и вкусы тревожили. Или дело не в них, а просто Эва уродилась такой вот тревожной?
Или… нет.
Это Происшествие сделало ее такой.
– Пей же. – Показалось, что в голосе Стефано проскользнули раздраженные нотки.
Конечно, показалось.
Он… он просто волнуется. В любой момент Эвы могут хватиться. И даже… даже с учетом того, что Энни обещала, даже клялась своей красотой, это еще ничего не значит. И надо спешить. А Эва опять не способна сделать даже ту малость, которая от нее зависит.
Всего-то…
Второй глоток. И ощущение липкой сладости во рту. Его хочется смыть водой. Но воды нет, а есть крепкие руки Стефано.
– Умница, девочка. Осталось немного. Сейчас ты уснешь. Очень крепко уснешь, – его голос теперь звучал мягко. Но флягу Стефано не убрал. – Давай еще. Пей, милая, пей…
Травы…
Чабрец, собранный на растущую луну. Безобидная травка, как полагают многие. И аптекари согласны. Сущая правда, между прочим. Полезная даже. И лихорадку лечит, и легочные хвори, а еще многое иное. Но это если обычный. Для Тори собирали иной чабрец, что появлялся на краю старого семейного погоста. Хрупкие лиловые веточки ломались в пальцах и норовили вовсе рассыпаться трухой.
Маменька тогда поджимала губы, и в этом снова виделся упрек.
Будто… будто Эва виновата в том, что случилось.
Голова закружилась.
– Ляг. – Стефано не отпускал ее. – Закрой глаза. Не сопротивляйся. Поверь, все будет хорошо.
Кажется, на Эву швырнули плащ.
У чабреца вкуса почти нет, только аромат. Некоторые мешают его с чаем, но маменька полагает, что это признак дурного вкуса. Чай если и можно с чем мешать, так это с молоком и лимоном. И то…
Мысли путались.
– Ну что она?
– Крепкая. – Голос Стефано теперь доносился словно издалека и сделался таким… таким… незнакомым. Из-за зелья. Могильный чабрец приносит облегчение при болях. И может снимать судороги. Особенно если смешать его с аконитовым соком. Но и аконит нужен непростой, болотный, черный. Он ядовит, а потому следует проявлять особую осторожность. И капли на коже хватит, чтобы сердце забилось быстрее.
И еще быстрее.
И…
– Других вон с глотка вело, а эта три сделала.
– Не многовато?
– В самый раз.
– Ну… не знаю… она вона, какая-то белая вся. Не окочурилась бы ненароком.
Шеи коснулись ледяные пальцы, потом они же ощупали руки.
– Много ты понимаешь. Это ведь девица из благородных. – В голосе Стефано прозвучала такая нежность, что Эва с трудом удержала улыбку.
Все будет хорошо.
Все обязательно будет хорошо.
Она ведь… она поступает дурно. Но маменька и тем паче отец никогда не дали бы согласия на брак. Пусть даже других желающих взять Эву в супруги и нет. Родители Стефано тоже будут против. Ему предназначали другую невесту, и хотя о помолвке еще не объявили, но ведь слово дано. Сама эта мысль заставляла душу гореть огнем. И Стефано тоже не радовался. Вот и предложил побег, а Эва все не соглашалась, не соглашалась, пока не представила, как будет жить дальше.
Одна.
Старая дева. И вечная сиделка при Тори, а она ведь не виновата! Она ведь действительно не виновата… И Эва решилась. Она оставила письмо. Энни передаст. Потом. Позже. Маменька, конечно, рассердится. И отец. Но поймут.
Обязательно.
Поймут и простят.
А потом Эва вернется домой. Обязательно вернется, пусть не сразу, но когда Стефано получит дядюшкин титул и она станет графиней… графиня Шербери, это ведь красиво… они и простят.
И обрадуются.
– Живая. – Пальцы убрались. – Просто Силы в ней прилично, хоть с виду и не скажешь, но камушек еще не ошибался. Видишь, как ярко горит? Стало быть, не просто одаренная, а с сильной искрой. Заказчик будет доволен.
Плащ накинули на лицо, и дышать стало неудобно.
А на плащ швырнули сено. И еще. И… так надо.
Для безопасности.
За Стефано тоже следят.
Странно, что мысли не исчезли. Обычно, когда Эва засыпала, она не видела снов, просто проваливалась в густую тягучую черноту. А тут такое ощущение странное. Тело вот она тоже ощущает. Все. И мизинец на левой ноге, натертый новыми ботиночками. И прыщ на пояснице, к которому горничная прикладывала корпию с касторовым маслом, но то не помогло.
Горничную