згляд через плечо, на здание, из которого только что вышел. Над двойными дверями, покрытыми облупившейся коричневой краской, красовалась выцветшая, но все еще ясно различимая табличка на трех языках:
Employment Office
Arbeitsvermittlung
Центр занятости
Сунув руки в рукава, молодой человек с самым независимым видом, наплевав на послеполуденную жару – плевок зашипел на булыжнике, испаряясь, – направился вниз по улице. Нарочно по самому центру. Объедут, если что.
Эфирники, привыкшие к относительной свободе ветров и течений, весьма вольно обходились с городским транспортом.
И тут зазвонил телефон в будке, мимо которой он проходил.
«Вот тебе на! – подумал штурман удивленно. – Какой это ясновидящий меня ищет?»
Его могли разыскать родственники по матери (те еще кровопийцы). Могли и кредиторы – Сашка с шестнадцати лет усвоил, что если ты не знаешь о своих долгах, это еще не значит, что у тебя их нет. Наконец, телефон мог зазвонить случайно. В этом случае лучше было не обращать внимания, однако любопытство пересилило. Он втиснулся в крохотную кабинку с грязноватыми, поцарапанными стеклами и схватил трубку.
– Белобрысов слушает.
– Сашка! – раздался в трубке знакомый, возбужденный голос. – Времени совсем нет, старт завтра утром, а штурман послал нас на хрен! Если тебе дороги жизнь и здоровье, ни в коем случае не будь через два часа в Малом порту, у причала 3-45.
– Стой! – Сашка машинально вскинул руку, хотя собеседница, конечно, не могла его видеть. – Ты, вообще, откуда звонишь? Ты знаешь, что я в Пирс-Ардене?
– Солнце ты мое золотистое, я все-все о тебе знаю: и то, что тебя из флота выгнали, и то, почему выгнали, и то, что ты работу уже третий месяц ищешь… Ну, будь ласков, появишься?
– Санька, три ярда тебе в… – Сашка смущенно закашлялся: из-за стекол телефонной будки на него глазел смуглый ребятенок на самокате. – Какого… ты мне раньше не позвонила?! Еще друг называется…
– Чертяка, ты не представляешь, что у меня тут творится! Меня же тоже выгнали, ты знаешь? С во-от такенным скандалом, искры до звезд, я удивлена, как ты про это в газетах не видел! Слишком долго рассказывать, а я тут еще даже кристаллы не приняла, меня Людоедка живьем сожрет. Короче, как из тюрьмы вышла, и секунды свободной не было с тобой связаться… Приезжай, поговорим! Ты обречен стать нашим штурманом! Тем более, ты сэйл-мастер.
При слове «сэйл-мастер» Сашка отчетливо представил облако зелено-голубых парусов, легче пуха и прочнее металла, что разворачиваются прямо у него над головой и волокут его вниз по Кузнечной, стукая спиной о каждый мало-мальски выступающий булыжник.
– Я?! Санька, бездна с тобой, я паруса поднимал раза два в Академии… и какая тюрьма?! Сандра!
– Все, некогда болтать! Короче, через два часа, причал три-сорок пять, Малый порт, а если вдруг забудешь – бригантина «Блик», фамилия шкипера – Балл, с двумя «л».
После этой скороговорки, во время которой Сашка отчаялся вставить хоть слово, в трубку щедрой рекой полились гудки.
Сашка пораженно уставился на ни в чем не повинное дерево телефона, размышляя, не послать ли ему для разнообразия Саньку на восемь загибов. Совершенно заслуженно послать, между прочим. Однако Сашка никогда не мог сопротивляться женщинам, даже если они были ему практически братьями.
Он снова вздохнул, повесил трубку и стал прикидывать, хватит ли ему времени и денег, чтобы за час добраться от Кузнечной до площади герцога Ришелье: оттуда до обоих портов ходили прямые ковры-самолеты. Выходило, что он даже успеет на один из рейсовиков, если поднажмет и если правильно помнит месторасположение остановки. А мог и неправильно: будучи прирожденным штурманом и прекрасно ориентируясь в Залунном Мире, Сашка испытывал перед обычным трехмерным пространством некоторую оторопь.
В порту царила обычная суета, к которой Сашка привык с младых ногтей и которую не променял бы ни на что даже с доплатой. Он с наслаждением внимал многоязычной брани, запаху смолы, краски, нагретого дерева и металла и практически не спотыкался о мотки каната, разбросанные по обширной площади дока.
«Scher dich hinaus, Schweineschlacke!.. Links!»[2] – двое ребят, кажется, плотников из чьей-то палубной команды, тащили здоровенную доску и едва не задели ею Сашку по затылку. Один из них прибавил несколько более крепких эпитетов по-голландски. Белобрысов их не понял.
«Сами вы schweinen…» – добродушно отозвался штурман: брань плотников по портовым меркам засчитывалась за дружелюбную.
Сашка с трудом пробрался сквозь грузовую зону к финишной прямой: грандиозному изгибу «сухого пирса», от которого отходили длинные, сложнейшие конструкции причалов – каждый заканчивался огромным желобом, по-русски называемым ПСУ[3], по-английски – launching-gun[4], в просторечии «пушка», а совсем уж в просторечии – нецензурно. Впереди и далеко внизу лениво шевелилось море, накатываясь волнами на золотистый пляж