над уровнем моря, телескопическая камера, и тем более астронавт, едва ли успевают что приметить сквозь парящий хлам. А болтовня людей, защемленных в цилиндре пилотируемого аппарата, добивают напрочь огрызки всех иллюзий о покое, тайне или мечте.
Но присмотрись, маленькое космическое животное, на вращающееся подножие. На, скрипящую в жерновах гравитации, матушку Землю. Что ты там увидишь, дурачок? Зачем ты взобрался так высоко? Понимаю, с такого поднебесья замечательно помочиться и плюнуть на горделивых двуногих. Но какая жалость! При любой попытке такой забавы слюна и урина нависают над самим шутником. И начинают хороводить над его же глупой башкой.
Но все-равно… все равно… Мы изобретательны. Но вот, например, неплохо бы поэкспериментировать с искровой пищалей шестнадцатого века. Почему бы не бухнуть ею с неимоверной выси?
Нашлись-таки двое юродивых. Они протащили сквозь слои атмосферы небольшую средневековую пушку. Одели чугунное ядро в капсулу с порохом и окислителем. Втолкнули снаряд в ствол. Расположились со своим оружием среди открытого чернеющего вакуума. За спиной серебрился космический тихоход. А перед забралами скафандров егозили золотые огоньки бирюзовой планеты.
Эти двое любителей экстравагантного крепились двойными тросами к борту. Потому отличались чрезвычайной решительностью и уверенностью в своем предприятии. Наконец, они направили чугунное дуло на безмятежные головы далеких собратьев. Сдвинули рычажок. Триггер сработал. Порох окислился и бахнул! Ядро неспешно покатилось по безвоздушной кривизне. Потекло нежданной небесной напастью на легкомысленные темечки обывателей. На суетливые города и скучающие деревни.
Но сами выдумщики, можно робко предположить, предвкушали иные результаты и последствия для себя. С расширенными зрачками, не веря в происходящее, они бойко удалялись в глубокий-глубокий безводный и безлюдный простор ледяного мрака.
Страховочные фалы похоже изготовлялись на китайских конвейерных машинах. И теперь лопнувшие карабины, словно флажки, помахивали на прощание милой Земле. А та, вкупе с мирным приютом космического лайнера, навсегда уплывала из окоема ошалевших экспериментаторов.
Чугунный шарик, подтаивая в недружелюбной атмосфере планеты, распался на мизерные дольки. И шрапнелью обрушился в прибрежный ночной туман прикорнувшего английского городка. По пути космическая струганина задела и ожгла пару перьев торопящейся куда-то чайки. Та крикливо огрызнулась. И резко спикировала в белесую мглу. Прохладный смог осел ниже, на самую зеркальную безмятежность моря. По которой вдруг звучно и тяжко зацокал небесный металл. В ответ – водная длань, дрожа и пульсируя, затрепыхалась о сваи литоральной площадки. А вскоре и весь деревянный мостик млел в необъяснимой тревоге. Тогда над сосновым настилом, сквозь влажную и вязкую серость, начал медленно проступать человеческий силуэт.
Он склонился и сделал несколько шагов по кругу. Он, точно, что-то высматривал под собой. К тому же он все время держал бок правой кисти у рта, выкрутив предплечье локтем к животу. Так как к губам прижималось внешнее ребро его широкой пясти. Слышалось легкое подсасывание.
Человек был крупен, увесист, с непропорционально длинными руками. Он грузно ступал на слегка согнутых, худощавых и кривых ножках. Напоминавших скорее куриные лапки с выраженно-острыми коленками.
Облик отличался генетической феноменальностью. При изрядных размерах туловища – непримечательность коротких членов, удерживающих вес. Нескромно вытянутые узкие стопы. Плечистость и выпяченная грудь, над которой – горбатый удлиненный нос на тесном карликовом черепе. Все это пришлось бы идеальной букой к любому кошмарному сну.
К тому же одеяние… Хотя нет. Не смогу описать одежду. Все представлялось серым, неразличимым, с оттенками матовой молочности, может… Наверное, из-за тумана. Да и сумерки ещё толпились… В общем, что наверняка – куртка до пояса, застегнутая. Облегающие бриджи. Да-да: бриджи! Бриджи! Вспомнил! Устрашающая деталь, правда? Почему? Потому что сезон глубоко осенний был. Не просто какой-нибудь багряный листопад, а вплотную приблизилось дыхание заморозков.
…Бриджи…, а внизу выступала голая костлявая голень. Ещё ниже – летние женские туфли на чрезвычайно высоких и толстых каблуках. Также фигурировали продолговатые пальцы и нестриженные ногти. Кои я, со всей ответственностью, назвал бы коготками. Мне чудилось, что их владелец иногда с удовольствием скреб ими по доскам смотровой площадки. И помню точно, что на голове персоны не присутствовало ничего. Ни шапки, ни кепки, ни волос: ни даже намека на растительность. Пепельный, плотно обтянутый кожей башкень.
Деревянная платформа ворчливо отзывалась на перемещение такой странной комплекции. Возвышенные подмостки крепилась к песчаному берегу и слегка выдавались в море.
Необычная персона потопталась у перил. С любопытством всматриваясь и прислушиваясь к затихшему водному простору. Но безмолвие стихии и плотность холодной блеклой мары, надо полагать, наскучили пришельцу быстро. Он повернулся к соленой воде спиной.
Зазвучал высокий, режущий и горластый тенор. Скорее – отталкивающее хрипловатое сопрано.