ого были перебиты так, что и «живые мертвым завидовали». В «Слове» о полку Игореве есть страстные попытки найти первопричины сего «зла» (как сказано в летописи «вещи сей начала»). Время усобиц «дедов», конец XI, («были походы Олега Святославича («Гориславича»), Вселеслава.
Полоцкого соединено с жизнью конца XI века, автор связывает различные времена «свивая славы оба полы сего времени», также как и сказании о Рогнеде в Лаврентьевской летописи под 1128 г. (где написано «И оттоле меч взимають Роговоложи внуци против Ярославива внуков».)
Те же явления мы встречаем и в других памятниках.
Почти по всех повествованиях о преступлениях и убийствах, начиная с XI до XII в., от повести к повести передается стремление найти первопричины кровавой распри, меру нравственно оценки и суда над преступлением и его последствиями. (Это отличает их, например, он нейтрального отношения к цепи убийств в исландских сагах). В повестях о княжеских преступлениях повторяются и некоторые мотивы, которые слегка варьируясь, как бы подхватывают друг друга, становятся звеньями одной цепи. И по общей нравственной проблематике, и по стилистическому оформлению произведения об убийствах в памятниках XI-XII вв. выстраиваются в единую сагу о преступлениях и наказаниях в древней Руси. Право на убийство и право на месть, отношение к преступлениям и, в конечном счете, к ценности человеческой жизни – эти проблемы в древнерусской литературе XII в. решались сложнее и неоднозначнее, чем, например, в «Русской правде» или в исландских сагах. Если в ранних сюжетах, посвященных этой теме, убийство – норма (например, Олег, убивающий Аскольда и Дира), то начиная с убийства Ярополком Олега – оно осознается как трагическое событие, развязывающее цепь преступлений, которую надо прервать. Среди этой общей линии выделяются периоды обостренного нравственного поиска – конец XI – начало XII вв. («Повесть об ослеплении Василька Теребовльского», «Поучение Владимира Мономаха», «Сказание о Борисе и Глебе», сюжет о Рогнеде под 1128 г.), 80-е годы XII века («Слово о полку Игореве», «Повесть о походе Игоря Святославича» в Ипатьевской летописи) и противопоставленные им 40-е годы («Повесть о убиении Игоря Ольговича», где нравственная мотивировка, острот осуждения убийства ослаблены).
Во всех повестях о княжеских преступлениях можно выделить постоянные значимые мотивы: мотив предостережении-предупреждения («не ходи, княже, хотят тя яти»), мотив самооправдания («не яз бо начал братию бити, но он») и нравственной оценки («да аще сего не правим (зла), то большее зло встанет в нас»).
Они возникают в прямой речи, и это не случайно. Прямая речь древнерусских летописей явление особое. Обилие диалогов отличает летописи, например, от византийских хроник. Д.С. Лихачев считал, что письменная прямая речь непосредственно отражала устную речь, Это подтверждается и сравнением летописей с берестяными грамотами. То есть в прямой речи мы можем услышать реальные голоса людей XII века, Однако ситуации, в которые эти люди попадали, были горькими, а подчас и страшными.
Прямая речь в летописи появляется всегда в наиболее драматические, эмоционально чрезвычайно напряженные моменты человеческой жизни.
Таково большинство диалогов, восходящих к фольклору, например, Ольги и древлян, Яна Вышатича и волхвов. Во всех случаях – это прямая речь между убийцей и его будущей жертвой, это предсмертная речь.
Сохранились и остатки похоронных плачей. С трагическими ситуациями связаны также речи перед битвой, когда воинам – уже «некуда деться», «здесь и умереть». И, наконец, почти все посольские речи связаны с постоянными драматическими событиями XII в. – братоубийственными крамолами, разорениями и т.п. Безусловно, трагичны и крестоцеловальные речи, связанные с нарушением клятв, клятвопреступлениями. Таким образом, широкое использование прямой речи объясняется и драматизмом жизни человека периода феодальной раздробленности, междоусобий, войн.
Поэтому в прямой речи летописей XII в., кроме ее информативной, деловой части, описывающей военную, генеалогическую (кто кого старше) или иную ситуацию, рекомендующей, как и что надо конкретно делать, есть часто элемент и эмоционального отношения к происходящему, и нравственной оценки его, Это и понятно. Ведь основная цель посольских речей, крестоцеловальных, а также диалогов – выяснение человеческих взаимоотношений, выражение эмоционального отношения друг к другу, споры, попытки самооправдания и нравственной оценки случившегося.
Самим книжником ситуация произнесения речи описывается обычно как «пря велика, злоба» или «распря многи и речи великие». Речи также часто называются «буями», «тяжкими», «крепкими».
Какой характер могли иметь в реальности или в быту эти речи, дает представление бытовая переписка, найденная в новгородских берестяных грамотах и статьи устава Ярослава о штрафе за оскорбление словом (за оскорбление боярской жены – 5 гривен злата, т.е, столько же, сколько за раба и т.д.).
Берестяная грамота XII в. (№ 531) показывает реальную ситуацию произнесения «буих» слов и ее трагические последствия: «Како еси возложило поруку на мою сестру и на доперь ей, назовало еси сътру мою коровою и доцере блядею. А нынеца Федо прьехаво услышаво то слово и выгонало сетру мою и хотело потяти».