ама не понимает. А он взял и…
– Кто бы мог подумать, – тихо произнесла маменька и поглядела на Эву как-то так… с жалостью?
Нет, Эва привыкла, что ее жалеют.
За несовершенство там жизненное. За то, что у нее ничего-то толком не выходит правильно. И вообще. В целом. Но тут стало горько.
Еще и Эдди…
Его мигом окружили, и те же Лизелотта с Дианой первыми подошли, точнее не сами, а их маменьки, но потом уже и они, и остальные, и…
– Вот и все, – мрачно заметила Тори, прищурившись. – Проворонила графа, сестрица.
Эва ничего не ответила.
Только подумала, что зато у нее перо есть.
Воронье.
Настоящее. И… и остаток вечера она запомнила смутно. Разве что вот танец. Она обещала и Эдди запомнил, хотя теперь, наверное, с ним любая с радостью танцевать согласилась бы.
Потому что граф.
И племянник императора.
Как такое возможно?
Она хотела спросить, когда он подошел, но взглянула на мрачное лицо и промолчала. Улыбнулась так, как учили, очень и очень вежливо. И танцевала, танцевала…
А потом, конечно, не удержалась и глупость ляпнула:
– Вы на него совсем не похожи.
Эдди хмыкнул и впервые улыбнулся. Наверное, глупость совсем смешной была.
– Знаю, – сказал он. – Общей крови у нас нет, а он… вот разве можно так с людьми-то? Без предупреждения.
И плечом повел.
Ткань фрака затрещала.
– Сочувствую. – Если уж говорить глупости, то от всего сердца. Тем более почему-то Эва и вправду сочувствовала. Хотя, казалось бы, как можно сочувствовать человеку, которому только что подарили титул и признали родственником императора?
Слово-то сказано при всех. И уж теперь, даже если император захочет, отказаться от него не выйдет.
– И эти вот еще… – Он мотнул головой. – Барышни, чтоб их…
– Что с ними?
Сердце Эвы сжалось.
– Да… страшно. Смотрят так, будто прикидывают, как загонять станут.
– Станут, – подтвердила Эва. – Всенепременно. Вы теперь очень ценная…
– Дичь?
– Именно. – Страхи вдруг отступили. И обида тоже. В конце концов, он не виноват, что оказался графом. И ладно бы просто… с просто графом Эва, может, и смогла бы породниться, несмотря на подпорченную репутацию.
О чем она только думает-то?
Но вот родственник императора…
И близкий.
Племянник – это вам не четвероюродный кузен по линии давно почившей прабабки. Племянник – это очень и очень серьезно.
И без разрешения императора он жениться не сможет.
А император никогда не позволит родственнику породниться с кем-то вроде Эвы… то ли дело Лилиан. У нее дедушка – герцог. И репутация безупречнейшая.
– В том-то и дело, не привык я быть дичью. – Эдди держал руку очень осторожно. – Не самые приятные… ощущения. Зачем я им нужен-то?
– Чтобы выйти замуж.
– Они же меня боятся. – Он вел и держался так, будто ему не впервой танцевать на императорском балу. И… и что Эва вообще о нем знает?
Кроме того, что он шаман и еще немного ворон?
И что клюв у него грозный, а перья, наоборот, очень мягкие?
Кроме того, что он искал ее. Пускай Эва была ему никем, но искал ведь. И нашел. И пришел. Спас. А потом вернул домой.
Достаточно ли этого, чтобы влюбиться? Или она вновь себе все придумывает? В прошлый раз ведь Эва тоже не сомневалась, что влюблена. И что эта любовь – та самая, истинная, которая от первого взгляда и до последнего вздоха. А сейчас, если подумать, она и лицо-то Стефано вспоминает с трудом.
Так какая любовь?
Или не в любви дело, а в самой Эве? В ее легкомысленности? Маменька рассказывала, что некоторые особы настолько ветрены, что могут влюбляться не в одного мужчину, а… в двух.
Или даже в трех.
Но это, наверное, точно выдумка.
Или нет?
– Это неважно. – Она сумела-таки собраться с мыслями, которые все норовили разбежаться. – Брата моего тоже боятся, но все равно норовят поближе подойти. Дело не в страхе. Дело в положении. Та, что станет вашей женой, она, во-первых, будет графиней.
Кажется, он хихикнул.
От нервов, наверное.
– А во-вторых, ваше родство с императором…
Точно хихикнул.
– …позволит ей занять очень высокое положение при дворе.
– Понятно. А я?
– А что с вами?
– Зачем мне жена, которая меня боится?
– Ну… она привыкнет. Может быть. И вообще, вы вовсе даже не страшный.
Он поглядел на нее так, сверху вниз. И может, сказал бы что-нибудь, но танец завершился, и Эдди галантно