астился к чтению книг, да ещё регулярно любил слушать радио – разные литературные программы и композиции. До сих пор в ушах звучит эфирный голос: «Слушай, дружок!» И дружок слушал. Слушал, читал, всё впитывал в себя, как губка.
Сказки Пушкина меня мало интересовали, а вот вольнолюбивые стихи почему-то волновали, к примеру, стихотворение «К Чаадаеву» (1818):
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, Отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Смолоду, что такое свобода, я мало что понимал, но футуристические надежды Пушкина завораживали какой-то таинственной красотой звучания.
Прошло более 200 лет, и что?.. Популярное дореволюционное выражение: ждём-с!.. И всё время мы все на что-то надеемся. Но не будем впа дать в публицистику и вернёмся к теме стихов. Чужие стихи различных поэтов увлекали меня, и где-то в 14–15 лет я сам стал сочинять, не столь робко, сколь дерзко. Поздновато, конечно. Недаром на одном из моих творческих вечеров в ЦДЛ Андрей Вознесенский определил меня как «поздняя ягода». Поздняя – так поздняя. Но я искренно влюбился в поэзию. Любимые стихи хотелось повторять и повторять, но их дома не было, то пришлось, – голь на выдумки умна! – самому делать маленькие книжечки любимых стихов. То есть самиздат. И таких книжечек собралось около десяти. В первую книжечку были внесены: «Демон» Лермонтова, «Незнакомка» Блока, «Жёлтый дом» Саши Чёрного, «Ворон» Эдгара По в переводе Михаила Зенкевича, «Баллада о Боливаре» Киплинга, ну и, конечно, Евтушенко с Вознесенским и многоименное «и др.».
Итак, книжный дефицит я заполнил своими любимцами – Шекспиром, Гейне, Бёрнсом, Бодлером и т. д.
Любимые поэты? Вся русская классика, от Державина до Над сона, весь Серебряный век от Бальмонта и Сологуба, Ахматовой и Цве таевой, позднее к ним присоединился поэт-эмигрант Георгий Иванов. Советские поэты, от Михаила Светлова до Заболоцкого и Слуцкого. И, разумеется, Иосиф Бродский. Николай Рубцов и Борис Рыжий. Перечислять можно без конца.
Лично был знаком с тремя поэтами: Евгений Рейн дал мне рекомендацию для вступления в Союз писателей Москвы, и Римма Казакова приняла меня в Союз и выдала членский билет. Статус писателя я подтвердил изданием более 40 книг и более двух тысяч публикаций в различных СМИ. А вот как поэт я был неизвестен миру.
«И вечный бой!» – восклицал Александр Блок.
Как поэт я в боях не участвую. Для меня писание стихов как терапия. По древней поговорке: сказал, и облегчил душу.
Написал и сложил в уголочек,
Чтобы строки не застили очи.
Да, забыл (простите, но 91 год): третьим знакомым поэтом был Андрей Вознесенский, мы учились с ним в одной школе, но в разных классах. Знали друг друга, но не общались. А приятельство пришло в 1994 году, когда вышла моя первая книга «От Рюрика до Ельцина». Андрей похвалил меня за неё: «Как ты удачно соединил поэзию с русской историей». И об этом он написал в «Аргументах и фактах». А теперь читателям представлено право оценить поэзию Ю.Б. Интересно неинтересно, ложится на душу – не ложится. И вообще, что это такое?..
25 мая 2023 г.
Никаких маршалов и вождей. Никакого коллективизма. Я – типичный одиночка, индивидуалист, поклонник Байрона с юных лет и подверженный «мировой скорби». Я на стороне всех бедных и несчастных, униженных и оскорблённых. И как определили меня в СМИ: «Рыцарь Серебряного века и летописец Огненного». А ещё – «Изобретатель нового времени». Но это будет потом, спустя многие годы поисков, метаний и переживаний (об этом предостаточно в данной книге стихов).
А начнём с маленькой биографической поэмы, вроде визитной карточки.
О пройденных годах
Маленькая поэма, а чтобы у поэмы имелись крылья, эпиграфом – слова Сергея Васильева:
Сколько связано – не развязано,
Сколько сгублено за пятак,
Сколько стерплено, да не сказано,
Сколько сказано, да не так!
А дальше от Маяковского и от себя:
Профессор, снимите очки-велосипед!
Присаживайтесь в кресло,
будьте, как дома,
Я расскажу вам повесть
далёких лет,
Как старому знакомому.
Я детства не помню. Пожалуй, лишь
Катали на автомобиле.
Впрочем, этим не удивишь:
В детстве всех нас любили.
А дальше война. Воздушный налёт.
Небо в прожекторных ранах.
Сжатый от ужаса рот
Голодных,