вратилась в звезды, до сих пор сияющие на небосклоне. Лишь одна жемчужина упала, и из нее возник город Кандбаджар.
И сейчас этот город осадил мой брат. С высокого дворцового балкона я смотрела по другую сторону окружающих город желтых стен, на разноцветные юрты, усеивающие пустыню, поросшую редким кустарником. Думаю, кандбаджарским летом осаждающим было жарковато в юртах – под палящим солнцем те превратились в печки. Пастбища у реки и ее протоков, хотя и плодородные, не могли прокормить десятки тысяч боевых коней, которых воины привели с собой. Но это их не остановило. Мало что могло остановить воинов-силгизов, когда они нацеливали свои стрелы, пусть даже эта мишень – столица самого богатого и могущественного царства на востоке.
Как и у Кандбаджара, мое происхождение тоже окружено легендами. Все началось с того, что мы с братом теснились в юрте, укрывшись колючим, побитым молью одеялом. Я позволила брату доесть последние куски конины, зная, что отец будет оплакивать его смерть горше, чем мою. Ведь он – наследник рода каганов, берущего начало еще во времена Темура, а я – нескладная дочь; и теперь у меня болел живот от протухшего бульона, который я съела вместо мяса. Мы держались за руки и изо всех сил сопротивлялись жуткой зиме Пустоши. Потом мы прижались друг к другу, и его костлявое колено уперлось мне в живот, усиливая боль. Тем не менее я была рада любому теплу, поскольку все тело одеревенело от холода.
Ветер с завыванием обрушивался на все восемь стен, и вскоре моему брату придется выйти, чтобы вбить колья покрепче, иначе юрту снесет. Правда, накануне он чуть не отморозил пальцы ног, его спасли только последние угольки в жаровне. И чтобы уберечь нас вместе с младшим братиком, лежащим в костяной колыбели, я закрыла глаза и молилась.
Воспоминания меня взбудоражили. Неужели я и впрямь так жила до того, как оказалась в настоящем раю – Кандбаджаре?
– Сегодня неподходящее время для воспоминаний, – втолковывал мне шах Тамаз час назад в тронном зале. – Ты как мост из песчаника, соединяющий нас с силгизами, – сказал он, как всегда, с широкой добродушной улыбкой на лице, сидя с прямой спиной на золотой оттоманке.
Я поклонилась и ответила:
– Скорее я… заброшенный на восемь лет мост, потому что казначею плевать на людей, живущих по ту сторону… Но я поняла, о чем вы, ваше величество.
Я доехала в экипаже до городских ворот. Как я и просила, там меня ожидала боевая лошадь. Седло было из овчины, с тонкими, как проволока, железными стременами. Я погладила лошадь по голове, та фыркнула и взбрыкнула. Это была типичная кобыла из Пустоши – чуть крупнее пони, со стройными ногами и легкими копытами, едва приминавшими траву. В этом городе, в окружении мраморных дворцов, мощеных улиц и огромных глинобитных домов, она смотрелась инородным телом. Но если я буду скакать на такой лошади, силгизы, возможно, признают меня за свою.
Сверкающие золотом воины-гулямы, стоявшие на страже, подняли решетку ворот, и я галопом помчалась к лагерю силгизов. Я научилась этому раньше, чем ходить, как говорится в легендах, хотя я уже много лет не ездила верхом. Судя по тому, как стремительно я неслась против ветра и как естественно чувствовала себя в высоком седле, я готова была в это поверить.
Пока я скакала к морю юрт, меня разглядывали силгизы. В среднем они были ниже аланийцев ростом. Они ухаживали за кобылами и пили их молоко, в то время как аланийцы пили молоко верблюдов, некоторые из которых были размером со слона. Мне кажется, в Кандбаджаре я немного подросла, хотя мне уже исполнилось пятнадцать, когда я прибыла в город.
Вокруг меня люди таскали воду в бурдюках из лошадиных шкур, а другие закаляли сталь над жаровнями, и лязг их молотков сливался в идеальный ритм с гортанным и резким силгизским языком. Овцы, козы, коровы и верблюды жевали фрукты, зерно и даже камыши, растущие вдоль каналов, змеящихся из реки Вограс. Я представила, что последует за этим пиром: холод, обглоданные кости и отчаяние.
Крепкие, хотя и невысокие мужчины с аркебузами в руках охраняли внушительную, залитую солнцем юрту в центре лагеря. Я спешилась, смахнула пыль с шелкового кафтана и поправила шляпу с плюмажем. В голове пронесся миллион мыслей: кто ждет меня в юрте? Что они обо мне подумают? И самое главное – скажут ли, чего хотят?
– Меня зовут Сира, я дочь кагана Ямара, – сказала я по-силгизски узкоглазому стражу с похожими на крылья усами. Я не узнала его – племя сильно увеличилось с тех пор, как меня забрали, и большая часть лиц была мне незнакома. – Я пришла на переговоры от имени Селуков Аланьи и его величества шаха Тамаза Аланийского.
Он поднял голову, посмотрев на меня, и жестом пригласил войти через полог юрты.
Внутри все было в простом силгизском стиле. В центре заполненный льдом очаг едва спасал от зноя. Вокруг него на одеялах из овчины сидели мужчины и женщины и передавали по кругу трубку, выдолбленную из ветки. В воздухе висела густая вонь опиума. В наших ритуалах использовались грибы и опиум, чтобы заглянуть за Врата в то царство, где ждут Просвещенные.
С помоста в дальнем углу на меня смотрело знакомое лицо. Теплые и желтые, как у волка, глаза. После восьми лет разлуки брат казался одновременно