х на палочках. Закрыл глаза и принялся жевать, чувствуя, как тепло и соки успокаивают желудок.
Не по плану, подумал Рока, но мясо есть мясо.
Продвигаясь все дальше и дальше на Север через страну пепла, он ожидал больше хлеба для кражи, больше зверей для охоты. Он думал, что северная теплая погода будет благоприятна для многочисленных стад и богатых путников на проселочных дорогах. Но обнаружил лишь хорошо охраняемые караваны и пахотные угодья – или изгоев без еды и матерей. Это всегда были мальчики, подростки или младше, уродливые или нежеланные, без серебра и припасов. Мальчики точь-в-точь как он.
Трава вокруг его больных огрубевших ступней в изношенных ботинках стала желто-коричневой, когда лето сменила осень. Рока пережил еще один сезон в добром здравии, но знал, что должен двигаться дальше на Север, иначе замерзнет. Близилась зима. Он помешал варево и поежился, когда холодный ветерок пробрался сквозь покрытую слоем грязи одежду. Он смотрел на заснеженные холмы, что простирались впереди и позади, немые и спокойные, если не считать шума ветра. Его взгляд скользнул к телу мальчика.
Интересно, где он родился и кто была его мать?
Роке никогда не удавалось прогнать возникшие мысли.
Любила ли этого мальчика мать? А может, она умерла при родах? Или опухший уродливый лоскут кожи на лбу новорожденного превратил ее радость в страх и отвращение? Может, ей просто нужно было кормить слишком много ртов. Думала ли она, что у него будет больше шансов выжить одному, в степи? Или проще было не видеть, как он умрет?
Холодность подобных мыслей больше не смущала Року, хотя он знал, что в младенчестве грезил только о молоке, тепле и любви своей матери. Он знал, поскольку помнил.
Каким-то образом он все еще мог закрыть глаза и ощутить багровую теплую пещерку материнской утробы. Почувствовать, как его тянут мозолистые ладони повитухи, и увидеть ее широко раскрытые, бегающие глаза – и как дернулась родинка на ее щеке, когда она вытащила его, мокрого и тихого уродца, смотрящего в упор.
– Он жив? Что случилось?
– Да, госпожа… он просто… не плачет.
Женщина, которую он скоро назовет матерью, обмякла на меховой постели, и Рока по-прежнему мог видеть ее вспотевшее лицо.
– Значит, мальчик. Приведи мою родню. Он получит имя своего деда.
В то время слова были для Роки бессмысленными звуками, но позже он вспомнит и поймет. Его мать, Бэйла, прижала его к себе и убрала с его лба мягкие окровавленные волосы, и, хотя младенец решил, что мир холодный, яркий и громкий, он все-таки чувствовал себя в безопасности.
– Мой сын, – сказала она улыбаясь, и никогда, ни разу, не взглянула на него как на чудовище.
Затем он услышал крики. Таращились, затем исчезали сердитые лица, и вскоре он глядел вверх на бесконечные ночи и голубые небеса, лежа в сильных руках своей матери, чувствовал тепло молока из ее груди и задыхался от жара, когда она окуривала его дымом.
Восход за восходом Бэйла шла с сыном, завернутым в грубую ткань, которая натирала его кожу до красных пятен. Он мало что видел и ощущал только голод и холод, все время холод, пока они не остановились и не остались в какой-то ветхой лачуге у огромных, широких деревьев, которые, узнал он позже, назывались елями.
Жизнь стала бесконечным циклом смены пеленок и кормлений, только со звуками леса, тлеющими кострами и голосом матери. Ее голос был единственным, что казалось реальным в этом мире. Малютка улыбался и агукал, а она обнимала его и болтала за них обоих, пока он постепенно учил слова.
– Мама, что за звук?
Речь он уже понимал, но не мог произносить звуки, затем ждал, пока не обрел уверенность.
Бэйла вздрогнула и уронила шитье, буравя сына взглядом, словно тот стал незнакомцем, которого ей предстояло оценить. Она сглотнула и подняла руку в воздух – позже мальчик узнал в этом жесте знак Брэй.
– Волк. Это… волчий вой, дитя. Бояться нечего.
Малютка улыбнулся, и вскоре плечи матери расслабились, она улыбнулась в ответ, и он снова стал ее сыном. Впоследствии каждый день стал разговорами с тысячью вопросов, которые Рока прежде держал в себе, не умея их задать, и иногда еще до захода солнца мать приказывала ему замолчать и «просто лечь спать».
Прошли месяцы. Рока достаточно окреп, чтобы ползать, а вскоре и ходить, и мать хлопала в ладоши и отпускала Року бродить по лачуге, хотя иногда от этого болели его ладони и колени. Мать научила его, что у слов есть и символы, используя старый сборник историй. Однажды она показала символ и захлопнула книгу, затем нарисовала такой же на земле и спросила сына, что тот означает.
«Пепел? – Он воспроизвел открытую книгу в уме, и мать с плачем подхватила Року и закружила. – Я ошибся?» Встревоженно – хотя ему нравилось кружиться – он коснулся ее щек, и она сказала: «Нет, дитя, это слезы радости. Ты не ошибся. Не ошибся».
Когда он достаточно подрос, то помогал ей собирать коренья и хворост, если было не слишком холодно, и она учила его магии растений.
– Как они живут зимой, мама?
Закрыв