Лана Кузьмина

Сквозь боль и мрак


Скачать книгу

колаевич улыбался. Ему снилось детство, деревенский бревенчатый дом. За длинным деревянным столом он, совсем ещё маленький, сжимает в руках кружку с тёплым парным молоком. Мать, похожая на гимназистку в своём длинном коричневом платье и белом переднике с карманами, хлопочет у печи. Крутит самокрутку дед. Горит в переднем углу лампадка перед иконой Спасителя. Вокруг пристойная бедность в виде чисто подметённого пола и белых занавесок на окнах. Но как же хорошо! Как тихо и покойно!

      Владимир Николаевич открыл глаза. Со всех сторон на него навалились бетонные стены стандартной советской квартиры. Скудный свет зарождающегося утра осветил комнату. Владимир Николаевич взглянул на светящиеся цифры электронных часов и испуганно вскочил: неужели, проспал? Впервые в жизни. И тут же устало опустился на кровать: на работу сегодня идти не нужно.

      На заводе октябрь сразу не задался. Уже второго числа в цеху остановилась половина станков. Глухонемой Витька, бесшумно матерясь, беспомощно размахивал руками.

      – Чего вы хотите? – усмехнулся тогда Шумаков. – Они ж ещё Никиту Сергеевича помнят.

      – Какого Никиту Сергеевича? – переспросил восемнадцатилетний Петька, занесённый на завод неизвестно каким ветром.

      – Хрущёва, – подсказал ему Варавин. Петька непонятливо заморгал, а Варавин шумно выдохнул:

      – Молодёжь!

      Прибежал замдиректора Лещенко и прочитал лекцию о том, что советские станки не то, что современные. Они пятьдесят с лишком лет работали и ещё лет сто работать будут. Просто некоторые, тут он покосился на Владимира Николаевича, в силу своего возраста работать на них не могут.

      – Я вот на пенсию выйду, в жисть работать не стану, – зашептал Травкин. – Нечего чужое место занимать. У меня ещё совесть есть.

      – А я вообще не понимаю, чего человеку дома не сидится, – поддержал его Шумаков. – Сиди дома, пей чай с пряниками! Красота!

      Ну, вот началось! Вечная песня о том, что избавься от таких пенсионеров как он да от инвалидов вроде Витьки, и всё пойдёт как по маслу, восстанет промышленность, вырастут зарплаты, потянется на производство молодёжь.

      Станки каким-то чудом починили, принялись было за работу, но тут оказалось, что закончилось сырьё. Как всегда неожиданно. И в довершении всего отключили электричество. Лещенко выругался, прибавив что-то вроде: «Невозможно работать!» и отправил всех в отпуск за свой счёт на неопределённый срок.

      Травкин заворчал, выудил из кармана спецовки потрёпанный трудовой кодекс и начал судорожно перелистывать страницы.

      – Простой по вине работодателя! – закричал он обрадованно. – Две трети должны платить! Две трети, а не за свой счёт!

      И сунул книжку прямо в лицо Владимира Николаевича. Тот отшатнулся:

      – Мне-то зачем? Сходи в отдел кадров, выясни!

      Травкин смутился.

      – Пойдёшь к ним, как же! Знаешь, что скажут? Не нравится, увольняйся, у нас очередь на улице стоит, устроиться хочет. Кому-то хорошо, у кого-то пенсия. А мне что? Зубы на полку?

      – У меня дочка, – начал оправдываться Владимир Николаевич. – Деньги нужны…

      Травкин усмехнулся:

      – Детей по молодости заводить надо, а не на старости лет. Их разве успеешь вырастить? Эгоизм всё это.

      И отправился в раздевалку, уткнувшись в свою бесполезную книжку. У самой двери обернулся, словно вспомнив что-то и зло бросил:

      – У кого-то ещё и дочь работает. Инвалидка, а всё туда же! Удавятся за лишнюю копейку, а ещё учат… а нормальным людям работать негде!

      Владимир Николаевич вздохнул, вспоминая недовольное лицо сослуживца. Эгоизм? Возможно. Только разве угадаешь, как жизнь повернётся? Старик представил себе покойную жену.

      «Тридцать два года, – думал он, – тридцать два года». Как быстро промчались они. Ушли в прошлое беспокойные ночи, Анины слезы из-за очередной неудачной беременности, переживания. Их жизнь, казалось, вошла в тихую спокойную колею, ведущую к умиротворению. Но все же иногда счастливые соседи, обвешанные радостными внуками, расшатывали их жизнь. И снова слезы, беспокойные ночи. Словно утешение после долгих лет одинокой жизни судьба подарила им девочку, Яну. А Аня, его Аня, так и не смогла порадоваться дочери. Она умерла, когда девочка была совсем маленькой.

      Нужно было ответить этому Травкину. Не накричать. Крик выглядел бы глупо. Мол, истерит старик, совсем крыша съехала. Лучше ввернуть остроумную фразочку, спокойно, походя, почти равнодушно. Травкин бы стоял, беспомощно хлопая своими белёсыми ресницами, не зная, что ответить. Остальные засмеялись бы, похлопали одобрительно по спине, и стало бы окончательно понятно, что Владимиру Николаевичу Залесскому палец в рот не клади – он и укусить может.

      Только в нужный момент в голове как назло ни одной удачной мысли. «Соломенная башка» называл отец маленького Володьку. Телом Володька был крепок, а вот соображал с трудом. Долго читал по слогам, не сумел выучить таблицу умножения, а физика и химия остались для него тёмным неизведанным