й врач, тяжело дыша от усталости, шел рядом.
– Что это может быть? – спросил я. – До Лабытнанги ведь еще далеко.
– Не знаю, Алексей Петрович. Похоже на охотничий домик, – ответил Фокин, с надеждой глядя на приземистое строение, до которого оставалось метров двести. – Там могут быть люди. И они нам помогут.
Я горько усмехнулся: помощь нам бы точно не помешала. Мы были обессилены и измотаны бегством от хетов, атаковавших нас ночью недалеко от кладбища ненцев. Под утро в грузовике, на котором мы с Фокиным оторвались от полчища оживших мертвецов, кончилось топливо. Оставаться рядом с машиной было опасно: монстры в любой момент могли нас догнать, поэтому, недолго посовещавшись, мы решили двигаться пешком к ближайшему населенному пункту – Лабытнанги. Если верить старенькому GPS-навигатору, который мы забрали из грузовика, до поселка оставалось сто двадцать километров пути. Сто двадцать километров по мертвой, холодной земле, обдуваемой всеми ветрами. Я боялся прикинуть, сколько времени займет марш-бросок по тундре, и надеялся на благосклонность погоды: в начале сентября на Ямале бывали теплые дни. Ничего другого, кроме надежды добраться до поселения людей, у нас все равно не осталось.
Мы из последних сил брели по мшистой кочковатой земле, присыпанной тонким слоем снега. Я сжимал в руке наше единственное оружие – топор, прихваченный из грузовика. Вскоре мы подошли к постройке. Вблизи она действительно напоминала охотничью избу. Сколоченная из почерневших от времени бревен, она словно вросла в стылую землю, на которой темнели узорчатые следы от протекторов – совсем недавно здесь разъезжал автомобиль. Судя по ширине колеи, это был внедорожник или небольшой вездеход.
– Есть тут кто? – крикнул я.
Не дождавшись ответа, мы обогнули избу, чтобы осмотреть ее со всех сторон, – и замерли, когда перед нами открылась отвратительная картина: позади домика возвышались три небольших холма, будто слепленные из серых шкур, рогов, копыт, черных глаз и высунутых языков. Мне потребовалось время, чтобы понять: это были сваленные в кучи трупы оленей. Их головы, шеи и туловища темнели от потеков крови. В прохладном воздухе стоял запах мокрой шерсти и железа.
– Неужели хеты? – выдохнул я, вспомнив о разодранных оленях недалеко от поселка Нюртей – они стали первыми жертвами монстров.
Фокин подошел ближе к мертвым животным, рассматривая повреждения на их тушах.
– Навряд ли, – ответил он, с беспокойством взглянув на меня. – Раны явно огнестрельные. Охота в этих местах разрешена только для коренного населения, но совсем не в таких масштабах. Оленей убили браконьеры, Алексей Петрович. А эта избушка – их зимовье.
– На снегу свежие следы от колес, – рассуждал я. – Вероятно, браконьеры недавно уехали.
– Но скоро вернутся, – сказал Фокин и многозначительно посмотрел в сторону пустующего домика.
* * *
Входом в избу служила деревянная дверь, запертая на засов. Мы без труда его открыли и оказались в полутемном помещении с низким потолком. Серый свет едва пробивался сквозь мутное оконце, возле которого притулились перекошенный столик и лавка. В дальнем конце комнаты, у железной печки, располагались высокие полати, покрытые оленьими шкурами и старыми стегаными одеялами. В детстве я ходил с отцом в лес и хорошо помнил похожие зимовья, в которых отдыхали охотники. Отец говорил, что любой путник мог переночевать в избе, воспользовавшись запасом еды, спичек и дров.
Пока я осматривал помещение в поисках радиостанции или спутникового телефона, Фокин уже разводил огонь в печи.
– Похоже, они забрали рацию с собой, – предположил я, ничего не обнаружив.
– Если она вообще у них есть, – ответил Фокин.
Покончив с растопкой, он принялся копаться в коробке на столе.
– Думаю, браконьеры не обрадуются нашему визиту, – сказал я, наблюдая за тем, как старый врач вытаскивает на стол консервные банки.
– Другого выхода у нас все равно нет, – пробурчал Фокин, открывая тушенку. – Мы со вчерашнего дня ничего не ели. Нам нужно подкрепиться и набраться сил.
Я не стал возражать. Ноги гудели и подкашивались от усталости. В животе приятно заурчало, когда в нос ударил густой аромат мяса из консервной банки. Фокин был прав: мы должны ждать возвращения браконьеров – и надеяться, что оно произойдет раньше, чем нас найдут хеты.
* * *
Наевшись тушенки, я забрался на полати. Отодвинул в сторону пропахшие потом одеяла и уселся возле стены. Ложиться я не хотел, опасаясь, что на меня тут же навалится сон. От печки разливался жар, согревая окоченевшее тело. Снаружи избы тихо выл ветер.
Фокин сидел за столом, глядя в окно слезящимися глазами. Заметив, как в его морщинистых руках дрожит кружка с чаем, я понял, что думали мы об одном и том же – о наших погибших друзьях и коллегах.
В поселке Нюртей, где располагалась временная амбулатория, остались трупы хирурга Гаврилова, медсестры Галины Ивановны и нашего верного помощника Илко. Светлана Зорина, молодой гинеколог, погибла ночью: пока мы с Фокиным осматривали вырытую