хнут, не успевают набрать силу. Выжата почва, реки тают на глазах. Рыбу живую, наверно, и управительница дома пятого градуса не видела. А ей скоро отправляться за нулевой предел. Хотя возраст тоже трудно определить, многие стареют раньше срока из-за тяжелой жизни. Так, о чем я? Более-менее жизнь продолжается начиная с первого по сорок второй градус…»
– Солька, выходи, поганка! – взревела за окном старая карга.
Будто знает, что такое поганка. Не видела она никаких грибов, даже несъедобных. К сожалению, я тоже.
– Отстань, черепаха! – огрызнулась я.
Не до нее сейчас. Записать свои доводы надо. Не ей же объяснять. Пыталась, не вышло. Что от нее толку.
Огонь в масляной лампе подрагивает. Мерцает мутным пламенем. На потолке от нее круг желтый образовался. В домах каменных темно и холодно, но другого не дано. А письмо для Северного придворья само не напишется.
Вчера наконец тощий Клок соизволил подшить мои работы, прикрепить к остальным моим трудам и отправить к двадцатому градусу, где еще сохранилось немного здравомыслия. И то пока не пригрозила ему, что расскажу о похождениях его к Мазнику. Шепчутся, что последний запрещенное пойло готовит под воздействием магии. Но это лишь болтовня. Любой головы лишится, если узнают про загово́ры, колдовство и прочую чушь. Клок просто к девке загульной туда бегает от жены своей. Та блудница и поведала мне, что недавно яблоко пробовала. А оно только у нашего местного главы может появиться. Снабжает его столица припасами для людей. Хлеб черствый пришлют, от которого навозом несет, хоть нос затыкай. Мясо редкая роскошь. Кормить бычков да кур нечем. Говорят, в столице закрытые фермы есть, только их никто не видел. Держат их в строжайшем секрете от посторонних. Фантазия такое дело. Преувеличат в три раза, и не разберешь, где правда, где вымысел. Людей послушать, так там рай земной. Пастбища и поля злаковые до горизонта. А по факту полудохлая от недоедания живность.
За окном внезапный грохот раздался. Окна задребезжали, и я подскочила на корявой табуретке. Подбежала посмотреть. А там Кида, старая черепаха, завалилась на тачку и в щепки ее разнесла.
– Чё вылупилась, умница! – зыркнула на меня.
Глаза навыкате, чумазая, в жиже грязной сидит. Сломанную палку отшвырнула от себя и подниматься стала. Один из постояльцев дома потянул ее за руку, помогая. Выпрямилась, а все равно горбатая. Оттого и прозвала ее черепахой. Носит на себе панцирь. Медлительная, только когда ей нужно, а так и меня перегонит.
– Давай, говорю, спускайся! Ерундой занимается, писульки свои пишет. Кому от них легче? От Клока сейчас привезут коробы еды. Разгружать будем. Жрать охота.
– Иди к ведьмам, злобная старуха! Я не нанималась! – бросила ей и закрыла окно.
Рама громко захлопнулась. Хорошо, не сломалась, шкура удар смягчила, что вместо стекла. Дерево – ценный материал и редкий в нынешнее время, а стекло так и вовсе под запретом.
– Шелудивая девка! Белоручка поганая! Тьфу, ведьма! – глухо донеслись оскорбления.
Пусть кричит. За постой я оплачиваю в срок, и хлеб вонючий по закону положен каждому. Мне много не надо.
Снова села за стол. Табуретка подо мной скрипнула – вес мой легкий скоро не выдержит. Ножки рассохлись и кривятся. Я к серому листу бумаги вернулась. Расписывать много не стала. Каждый такой на целый мешок сена потянет. Грифель старый смочила слюной и заключение начеркала: «…Из последней живности лишь гады ползучие водятся. Гадюки, полозы и редко встречающиеся крысы, мыши. Деревья, что смолу пускали, сейчас окаменелыми стоят. Ни листика, ни почки, одни ветки остались. Кустарник растет, по большей части колючка и неприхотливая жимолость. Можжевельник ластился по земле, но теперь утратил свою пышность, тускнеет, сливается с землей. Орех земляной, чуфу, все труднее отыскать и пополнять запасы.
Вывод такой: если принять во внимание все вышесказанное, необходимо отправить людей за сорок второй градус. Прошу прислушаться и не бездействовать!!!»
Лист вдвое сложила и аккуратно засунула в карман платья. Штопаное, но свое. Юбка из кожи свиной, а вот верх хлопковый, от матери достался. Родительница моя многое мне рассказывала. Порой вспоминаю ее слова, будто сказку. Отец, говорила она, сильный человек был, рано только ушел к нулевому пределу. Жили они одно время среди деревьев высоких. Озеро большое рядом, в котором рыбу ловили. Погода разная была, и дождь, и солнце, и снег пушистый. Все времена года друг за другом шли. Не то что сейчас, гроза с ливнем зарядит, а через пять минут уже засуха и длится долгие месяцы. Жаль, что бредила мать к концу. К моим семнадцати годам лихорадка ее свалила. Вот она и несла эту околесицу. А перед уходом и вовсе схватила меня за руку и давай пугать:
– Открой свою душу… смотри внимательно… Отправься в скитания. Найди гору, что древом была…
Недаром все ее чокнутой называли и ведьмой.
Я маленькая совсем была, когда мы поселились здесь, на окраине нашего мира. Начальник пятого градуса, Клок, выделил нам место у Киды. Тогда она моложе была да сговорчивей, но все равно злобой дышала. Мать умела выискивать орехи земляные. Ценные и едва не