ество. Пришли монголо-татары, разорили Киев, установили иго ордынское. Митрополит перебрался во Владимир.
Держава долго собиралась, чтобы освободиться от Орды. И тогда, в XIV–XV столетиях, роль Церкви поднялась необыкновенно высоко. Не было мира и единства среди наших князей. Брат шел на брата, приводил на русские земли иноплеменников, иноверцев и вместе с ними жег города. Государство обратилось в одеяло, непрочно сшитое из множества разноцветных лоскутов. Одна лишь Церковь оставалась единой. В Твери, Рязани, Суздале, Ростове, Белоозере, Москве сидели разные князья. Только митрополит для всех этих княжеских «столиц» был один. Его слово по-прежнему звучало на всю Русь. Единство Церкви стало главной скрепой для единства русского народа. И выбор Москвы как митрополичьей резиденции закрепил за ней первенство среди городов русских.
В середине XV века наша Церковь перестала зависеть от Константинопольского патриарха. Митрополитов больше не назначали греки, их ставил собор наших епископов. Чуть позже на месте «лоскутного одеяла» раздробленной Руси появился прочный монолит Московского государства. У единой Руси вновь был единый государь.
Монаршая власть московская и Митрополичий дом долго, трудно, в спорах и примирениях строили отношения между собой. Менялись люди на московском престоле и на митрополичьей кафедре. Церковь понемногу уступала светским правителям политическую силу и власть над многими делами, исстари пребывавшими в ее ведении. Порой она страдала от самовластия московских государей. В иные времена жила с ними в «симфонии» – добром мире и соработничестве.
Но всегда и неизменно за нею признавалось право духовного пастырства по отношению к людям, восходившим на трон. Никакой закон не ограничивал власть московских самодержцев. Но они, так же, как и любой из их подданных, должны были предстать после смерти перед Высшим Судией и ответить за грехи, совершенные при жизни. Государь – такой же христианин, как и все подвластные ему христиане. Государь обязан соблюдать Заповеди Господни с той же строгостью, что и последний нищий на храмовой паперти. Вот об этом Церковь и должна была напоминать самовластным правителям. Даже если за такое напоминание приходилось расплачиваться властью, свободой, жизнью…
Митрополит Филипп заплатил эту цену. Грозного, неистового царя Ивана Васильевича он не побоялся пасти посохом железным и тем вошел в народную память.
Из рода бояр московских
11 февраля 1507 года в аристократическом семействе Колычевых появился на свет младенец мужеска полу. Его крестили, дав имя Федор – в честь древнего святого Феодора Стратилата, небесного покровителя служилых людей по отечеству, как называли в ту пору дворян. Память Феодора Стратилата отмечается всего несколькими днями ранее, вот родители и вспомнили подходящего святого для новорожденного мальчика.
Древнее семейство московских бояр Колычевых происходило от знатного человека Андрея Кобылы, служившего московским князьям еще в середине XIV столетия. Семейство постепенно разрасталось, из поколения в поколение его представители занимали важные административные и военные посты. Некоторые из них служили «на великого государя» московского, прочие же оказались на службе при дворах удельных князей Московского правящего дома. В XVI столетии семейство «служилых людей по отечеству» Колычевых имело множество ответвлений. Одно из них именовалось «Лобановыми-Колычевыми». Именно к нему восходит родословие будущего митрополита Филиппа.
Ее основатель, Иван Андреевич Колычев, по прозвищу Лобан, был крупным новгородским помещиком и важным человеком при дворе Ивана III Великого. Будущему митрополиту он приходится дедом.
Сын Ивана Андреевича Степан (Стефан) унаследовал от него земельные владения на Новгородчине, да и родился где-то в новгородских землях. Он также пытался делать карьеру, но достиг куда меньших успехов. Кроме него у Ивана (Лобана) Колычева было еще четверо сыновей, поэтому богатства отца при дележе наследства распылились, и то, что досталось каждому из братьев, не могло служить надежным трамплином для возвышения. Каждый должен был самостоятельно выслуживать новые поместья и вотчины. О карьере Степана Ивановича известно крайне мало. Таких высот, как отец, он не достиг, но одно время, видимо в 30-х или 40-х годах XVI века, был дядькой (воспитателем) у Юрия – брата государя Ивана IV. Отец Юрия, великий князь Василий III, благоволил Колычеву.
Житие святого Филиппа говорит о его отце в самых общих словах, как о знатном и благочестивом советнике Василия III, «…украшенном многими добродетелями, исполненным ратного духа, большом знатоке Божественных заповедей и государевых законов (исправлений)».
Мать будущего митрополита звали Варварой, и в конце жизни она постриглась в монахини, приняв имя Варсонофия. Автор Жития ласково именует ее «многоцветущей и плодовитой лозой». Что ж, детьми эту женщину Бог и впрямь не обидел. В популярной литературе ее называют «набожной женщиной», опираясь на сам факт принятия ею иноческого сана. Но постриг может объясняться совершенно иначе: после смерти мужа и ухода старшего сына Федора в монахи ей не на кого была опереться, и монастырь оказался наилучшим исходом. Уход в монашество после кончины супруга было