за высокой решёткой забора.
– Мей, ты меня слышишь? Áрден убит, – требовательно повторила Со́гар. – Твой муж мёртв.
Я выпрямилась, отёрла воду со лба и отрешённо посмотрела на громогласную бабищу, словно та была прозрачной и через неё просвечивали дома в серой косой мороси. Моё имя за полгода в О́рлисе так никто не выговорил правильно. Впрочем, не особо и пытались.
– Слышу. Их вéзиль попал в засаду бандитов, Ро́нир и Арден погибли в перестрелке.
Согар приблизила ко мне своё плоское лицо, похожее на большой белый блин. Все гидáрцы поначалу казались мне одинаковыми, огромными, белыми и плосколицыми. Широко расставленные глаза, едва обозначенные светлые брови и ресницы, короткие, вдавленные носы. Арден был точно такой же… был.
– Правильно про вас, кирéек, говорят – бездушные деревяшки. Другая бы в рёв, а ты только глазищи вылупила. Хотя бы попрощаться с ним не забудь, бревно бесчувственное! Их тела лежат в доме Собраний, мы своих не бросаем.
А если бы бандиты подстрелили меня, мой труп оставили бы валяться на дороге? Я – не «своя», я чужачка, приблудыш, кирéйская гадюка, бесовское отродье. За прошедшие шесть месяцев я собрала приличную коллекцию эпитетов, которыми меня щедро наградил Орлис. И это при том, что за эти полгода я выходила из дома от силы десяток раз, и только в компании Ардена.
– Спасибо, лéтта Геру́н. Я похороню мужа в соответствии со своей верой.
– Вздумала тоже! Знаю я вашу веру – покойников на кострах жжёте! Тьфу! – Согар презрительно сплюнула на мокрую брусчатку двора, плевок растёкся белой кляксой. – Брось свои кирейские штучки! Завтра с утра служитель Богини проведёт обряд, и тела предадут земле, как положено.
Взгляд суровых светлых глаз остановился на моём огромном животе и потеплел.
– Уйди с дождя, дурёха, простудишься. Не хватало ещё навредить малышу.
Безразлично кивнув, я не двинулась с места. Согар развернулась и зашагала, чеканя шаг. Здоровая, крепкая, плотная, выше меня на голову, а в плечах шире втрое. Истинная гидарка, такая и за себя постоит, и с любой работой шутя справится, и за праздничным застольем любого мужика перепьёт. Грубоватая, но прямая и честная, по сравнению с остальными жительницами Орлиса, она проявляла ко мне неслыханное дружелюбие. Её муж служил в отряде Ардена, и, не сомневаюсь, Согар была наслышана о кирейской жене командира. Тем не менее она со мной разговаривала, а не кривила презрительно толстые губы, как большинство орлисских дам. Не шипела в спину: «ведьма», не пихала локтями якобы нечаянно, сталкиваясь на улице. Я провожала светлую фигуру до тех пор, пока она не завернула за угол, и только после этого вернулась в дом.
В своей комнате я поняла, что насквозь промокла. Сколько я стояла под дождём? Десять, пятнадцать минут? Согар не скупилась на подробности, когда расписывала нападение бандитов на регулярный рейд пограничников. Шерстяная кофта пропиталась водой, тонкая блузка под ней отсырела, с верхнего слоя юбки на пол стекали ручьи. Местная одежда так и не стала для меня привычной. Ранней весной, как сейчас, я предпочла бы обтягивающие лосины, длинную тунику, лёгкое пальто и высокие ботинки. Так одевались на моей родине, которой больше не существовало. В доме Собраний месяц назад повесили новую карту Гидо́рии – Кирéя превратилась в провинцию Ого́рийской империи, Гидáру отошла южная часть Северного Предела.
Мокрую одежду я сняла, отжала над раковиной в ванной и повесила сушить. Быстро переоделась в сухое, такую же свободную блузку и длинную юбку. Тяжёлый живот мешал, перетягивал вперёд. По словам лекаря, до родов мне оставалось недели три-четыре. Ребёнок Ардена вёл себя тихо, почти не толкался, словно, подобно мне, не хотел привлекать к себе внимание. Косу я расплетать не стала – просохнет и так, слишком много с ней возни. Когда-то густые золотисто-каштановые волосы ниже пояса были предметом моей гордости, теперь они стали досадным напоминанием о другой жизни. К сожалению, Арден прятал от меня ножницы, впрочем, как и все острые предметы. Наивный… Самое безрассудное, на что бы я решилась, – отрезала бы косу. Даже не потому, что Отрешённый запрещал убивать: вряд ли я смогла бы причинить вред отцу моего ребёнка.
Арден погиб. Новость оглушила. Я не испытывала ни облегчения, ни торжества. Да и с чего бы? Со смертью мужа жизнь для меня менялась в худшую сторону. В Гидаре вдовы не наследовали имущество, оно переходило к ближайшему родственнику мужского пола. У Ардена не было родных, у меня тоже. Значит, Совет управителей Орлиса назначит опекуна и подождёт до рождения ребёнка. Если родится мальчик, собственность отца перейдёт ему, а право распоряжаться наследством он получит только после совершеннолетия, в шестнадцать лет. Девочка же так и останется под опекой до своего замужества, невестой с хорошим приданым. И в том и в другом случае всем будет управлять опекун, а я превращусь в приживалку, которую терпят из милости. Незавидная участь.
Дождь почти перестал, небо заметно побелело. Плотные свинцовые тучи отползли к западу и уступили место более рыхлым и бледным, похожим на грязный пух. По весеннему времени темнело поздно, я вполне могла бы дойти до дома Собраний и вернуться засветло. На похоронном обряде завтра утром