заструился по траве, словно легкий ветерок. Он огибал заросли малины и уходил в ельник. Повинуясь внутреннему порыву, женщина пошла по искрящемуся следу.
«Откуда здесь взяться ребенку? – рассуждала она. – До ближайшей деревни почитай километров тридцать. Да и слуха не было…Может, городская? Так, подика-сь, ищуть ее…» Баба Нюра остановилась и прислушалась. В лесу было тихо: не трещали ветки под ногами, не раздавались людские голоса. Она двинулась дальше.
На сухой малиновой ветке ее ждала новая весть. Находка не на шутку встревожила женщину. Пучок светлой шерсти поблескивал в солнечном свете. Посучив его между пальцев, баба Нюра отчетливо увидела серебристый след. Волк или волки шли с другой стороны. А теперь две ленты сливались.
Ельник встретил женщину рычанием. Молодой волк, оскалив пасть, преградил ей дорогу. Остальные звери медленно поднимались со своих мест, ощетинив шерсть от холки до хвоста. На опавшей хвое осталась лежать только волчица. Она грела своим телом маленькую девочку и зализывала ссадины на детской ножке.
– Мать – волчица, позволь взять у тебя дитя. Она ведь все-таки человек…Девочке помощь нужна. Поверь, я ее не обижу.
Волчица встала и отошла в сторону к черному волку. Баба Нюра стянула с плеч старый платок и посмотрела на стаю. Волки не сводили с нее взгляд. Накинув платок на спящее тельце, женщина подняла с земли ребенка и прижала к груди. Девочка была, как тряпичная кукла, лишь слабое биение сердца говорило, что она еще жива. Поклонившись стражам леса, баба Нюра развернулась и направилась в деревню. Волки провожали их до самой опушки…
Двое суток не отходила знахарка от кровати больного ребенка: отпаивала ее настоями, окуривала травами, шептала заклинания. В те редкие минуты, когда девочка приходила в сознание, она звала маму. «Мама скоро придет», – отвечала баба Нюра, но картины, которые она видела сквозь огонь, говорили обратное.
С той поры по округе поползли слухи, что в деревню по ночам приходят волки. Народ жаловался на пропажу домашней живности. Во всем винили девочку, называя ее «волчьей сытью». Но бабке в глаза этого не говорили, побаивались проклятья или отказа в лечении.
А для бабы Нюры девочка стала светом в оконце. Хлопоты и заботы придали ее жизни отшельницы новый смысл. Женщина даже помолодела лет на двадцать. Она звала найденыша Ангелиной. По ее мнению, именно так должны были выглядеть херувимчики: белые волосы, голубые глазки, розовые губки и пухлые щечки. В цветастом платочке, из-под которого не выбивался ни единый волос, в ситцевом платьишке, защищавшим нежную кожу от солнечных лучей, девочка отличалась от чумазых и загорелых ребятишек. Деревенские не охотно брали ее в свои игры. Зато для бабушки (так ласково Ангелина звала бабу Нюру) она была хорошей помощницей.
Редко из города приезжала Лидия – дочь травницы. Когда-то она уехала, чтобы выучиться на агронома, но в деревню больше не вернулась. Окончив сельскохозяйственный институт, Лидия устроилась на макаронную фабрику. Ей, как молодому специалисту, выделили скромное жилье. Но ни квартира, ни хорошая зарплата мастера не привлекали к ней женихов. Сварливый характер Лидии не способствовал длительным отношениям. Так что, погостив немного в деревне, она возвращалась в город. После этого баба Нюра долго стояла на коленях перед образами и молилась…
Прошло четыре года. Как-то зимним вечером баба Нюра выглянула в окно:
– Ну, и погодка разгулялась! А у нас, как на зло, нет ни капли воды. Я пойду на колонку, а ты, Ангел мой, поиграй да за печкой последи.
Девочка долго ждала и прислушивалась, но кроме потрескивания поленьев в печи, тиканья настенных часов и завывания ветра, звуков больше не было. Ангелина усадила куклу и плюшевого медведя на кровать и строго сказала:
– Я пойду бабушку искать, наверное, она заблудилась, помогу ей ведро принести. А вы ждите нас да за огнем в печке следите.
Она натянула теплые штанишки, кое-как сдернула с гвоздя кроличью шубку, замоталась в шаль и, надев валенки на босу ногу, вышла из дома. Ночь тут же швырнула в нее колючим снегом и сбила дыхание ледяным ветром. Ангелина, прикрыв рукой лицо, стала пробираться к воротам. Дорожку перемело так, что с каждым шагом она проваливалась по самые колени. Ветер вьюжил вокруг нее и стремился свалить. Из-за сугроба калитка не открывалась. Девочка толкала ее до тех пор, пока не появился зазор, через который она смогла протиснуться. Снег впивался в шаль, превращая ее в ежа. Мороз щипал щеки. Ресницы обледенели и слипались при моргании. Валенки были полны снега. Но это не останавливало девочку. «Бабушка-а-а», – звала она, но пурга, словно смеялась над ней зловещим свистом, развевала слова и забрасывала мелкими льдинками.
Заветная цель была так близка, когда Ангелина, оступившись, повалилась в снег. Послышался слабый стон.
– Бабушка?.. Вставай, ну, вставай же, – молила она и расчищала теплыми ладошками старческое лицо.
– Не могу, дитятко. Позови людей.
Сквозь метель темные дома едва проглядывали. В этот поздний час жители уже спали. Окна светились только у дома их соседей. Ангелина почти бежала, подгоняемая ветром в спину.
Сосед,