ихо…"
Город затих, пустой и продрогший в холодной пыли дождя, заглушив, кажется, все звуки. Настороженно замер предчувствуя неотвратимое.
Окно под самой крышей в маленькой, темноватой в дождливых сумерках мансарде, распахнуло сквозняком, и ветер ударил деревянной рамой глухо и тревожно. Тонкая штора свесилась за подоконник развиваясь, как выброшенный в порыве отчаянья белый флаг. Ткань намокла и слиплась. Сейчас, под мерными порывами ветра казалось, что это птица упавшая на щербатый подоконник. Раненная, но пытающаяся взлететь.
Письменный стол у окна залило дождём и разбросанные ветром бумаги прилипли к тёмному полированному дереву. Строчки расплылись от воды и слов стало не разобрать. Лишь на одной странице, что наполовину оставалась сухой, и свешивалась вниз, будто желая сбежать, и спастись от размокания.
Так вот, на этой странице, округлыми крупными буквами, чьей-то старательной рукой было выведено:
"Мы обязательно встретимся. Веришь? Прости" Дальше фраза обрывалась, плотно зачерканая и от этого драматизм происходящего казался острым, как бритва.
Неизвестно кому адресованное послание, беспорядок царящий в крохотной комнате, говорили о том, что кто-то, очевидно, очень торопился и переживал внутренний раздрай, сообщая нервозность всему пространству.
Хрупкая темноволосая девушка, замершая на какое-то время в дверном проёме, решительно пересекла маленькую мансарду. Звук её шагов разрушил драматичное напряжение. Так в кино обрывается тревожная музыка и герои говорят, как самые обычные люди.
Девушка вернула мокрую штору в комнату и захлопнула старую раму.
– Сил нет терпеть это! – она подняла влажные теперь ладони вверх и огляделась пытаясь решить – вытереть следы потопа или не стоит пачкаться. Всё же почти место преступления.
– Я бы не трогал, – произнёс худой мужчина с копной тёмных вьющихся волос у бледного лица, и поправил на носу очки. Он стоял у входной двери, глядя, как его спутница, одетая в кожаную “косуху” и рваные на коленках джинсы, ходит по чужой комнате оставляя на старом паркете мокрые следы.
– Принесу тряпку! – заявила девушка и вышла из комнаты.
Герхардт Камински снова поправил на носу очки в толстой оправе и скрестил на груди руки. Он продрог стоя на сквозняке и даже твидовый пиджак и шерстяной жилет под ним, не спасали. Камински не любил холод. И Город тоже не любил – угнетала его мрачная серость и обилие контрастов. От уродливого до прекрасного здесь бывало всего пару метров. Великолепная архитектура пышных дворцов и площадей соседствовала с облезлыми арками и дворами-колодцами, где вздернуться на ржавой трубе очень запросто, а вот жить…
– Нет уж!
Подумать только, он, Герхардт Камински всерьёз размышлял о переезде сюда! Как такое могло прийти в голову?! Жить под небом, которое, кажется, не придавило тебя к земле только потому, что мешают крыши. Небо, цвет которого триста дней в году такого же оттенка, как живот помойного кота!
Нет! Пусть этим любуются другие! Эстеты грязных оттенков и романтики от декаданса. Ему, Герхардту Камински, приятны другие краски! Другой пейзаж за окном радует его глаз и наполняет желанием жить!
Он нервно прошёлся по комнате заполненной до краёв холодным воздухом. Хмурился, рассматривая разбросанные всюду вещи, но ни к чему не прикасался. Внимание привлёк листок с "посланием" и Камински присел перед ним, склонив набок голову в кудрях каштановых волос. От влажного воздуха они бессовестно вились, придавая Герхардту вид легкомысленный и даже смешной.
– Ну что? – Женя появилась за его спиной так неожиданно, что Камински вздрогнул.
– Ничего, – он выпрямился, хмуро поглядывая на спутницу из-за стёкол очков. – Ерунда какая-то.
– Ну, – Женя оттеснила Герхардта от окна, поставила на подоконник в облезлой белой краске, синий пластиковый таз, в таз бросила мокрый хвост занавески и принялась собирать лужу дождевой воды, тряпкой из микрофибры.
– Ужасно глупая история, – говорила девушка, неловко шлёпая оранжевой тряпкой. – Это, знаешь, Ветров попросил меня проверить. Я даже думала отказаться. Ну чушь же! Нельзя верить каждой старухе на слово!
Женя выжала тряпку в таз со шторой и продолжила возить по подоконнику.
– А при чем здесь старухи? – Герхард зажал пальцы под мышками. Так велико было желание отобрать у Евгении таз и тряпку и все сделать самому.
– Ветров же в больнице работает, —заметила Женя.
Камински и так это знал. Ветров Павел Викторович – глава клана Света Северных Земель в человеческом мире занимал должность врача-травматолога, а ещё пол ставки участкового терапевта и, так как больше некому – главного врача небольшого больничного комплекса в районе Старого Города. Странно, что никому не приходило в голову, что обычный человек не вытянул бы на себе столько.
– И вот, значит, старухи же обожают его, – продолжала Женя, снова отжимая тряпку. – И часто несут не только свои болячки, но и сплетни. Он им считай ближе, чем родственник… Так вот… И пришла к нему