прочего там сказано: «Моя Москва – маленькая, а не величавая, не историческая. Моя Москва – тополя, голуби, скрипучие качели, пустырьки, заборы с дырками, гаражи, скудные рощицы на задворках. Высокую красоту Города я открыл для себя только в зрелом возрасте. Переменилось время, переменилась и моя жизнь. Лет в тридцать, может быть, я начал понимать, что есть в Городе нечто, помимо кубических монолитов власти, опошленного Кремля и моего дворика, размноженного в тысячах вариаций. Только тогда я дорос до Москвы во всем ее великолепии, славе и силе».
Окончив исторический факультет МГУ, он остался в alma mater как преподаватель, защитил сначала кандидатскую, а потом и докторскую диссертацию на материале Московского царства – от Ивана Великого до царевны Софьи. Долгое время работал в Российском государственном архиве древних актов. Автор трех десятков монографий, справочников, учебных пособий по русской истории.
Ремесло академического историка легко и гармонично сочеталось в его жизни с ремеслом писателя. Из-под его пера вышло 11 романов, полсотни повестей и рассказов. По словам Володихина, «со времен Карамзина лучшие историки России всегда были хоть немного писателями».
Совместно с критиком Александром Ройфе и писателем Эдуардом Геворкяном в 1999 году Дмитрий Володихин основал литературно-философскую группу «Бастион» – своего рода «имперский клуб» для гуманитариев. Костяк его составили ученые и литераторы с государственническим складом ума – христиане, почвенники, консерваторы. На собраниях «Бастиона» они обсуждали проблемы изящной словесности, истории и политики. Спорили, писали статьи, выносили дискуссии на телеэкран и в радиоэфир. Позднее от ЛФГ «Бастион» отпочковалась еще одна организация, «Карамзинский клуб». Там проходит публичный разбор современных книг по истории – как романов, так и монографий. «Карамзинский клуб» всегда был и остается сообществом, где царит христианское мировидение.
В «нулевые» годы Дмитрий Михайлович много сил отдал жанру исторического портрета. Его любимые персонажи – государи московские, искусные воеводы, знаменитейшие святые Русской церкви. Широкую популярность и яркие отклики в прессе получили его книги «Иван Грозный. Бич Божий», «Царь Федор Иванович», «Высокомерный странник. Жизнь и философия Константина Леонтьева», «Иван Шуйский», «Митрополит Филипп», «Опричнина и псы государевы», «Рюриковичи». За биографический труд «Пожарский» Дмитрий Михайлович был удостоен Макарьевской премии.
«Визитная карточка» его творческой манеры – постоянный привкус мистики, пронизывающий исторические события и судьбы великих личностей. Неважно, какого века и какой цивилизации касается его перо – Московской ли Руси, древнего ли Шумера, – мир людей нигде не лишен божественного присутствия. Господь Бог вмешивается в исторический процесс ежедневно, ежечасно, а биографии прославленных персон древности несут в себе притчи о любви и ненависти, о труде и войне, о вере и безверии, написанные самим Небом.
Дмитрий Михайлович любит говорить: «Самое интересное в нашей жизни – это диалог человека с Богом, не прекращающийся никогда – даже если человек решил от него отказаться».
«Гильгамеш» («Дети Барса», 2004)
«Иван Грозный. Бич Божий» (2006)
«Государева служба» (2008)
«Россия: великие моменты истории» (2009)
В оный день, когда над миром новым
Бог склонял лицо Свое, тогда
Солнце останавливали словом,
Словом разрушали города.
И орел не взмахивал крылами,
Звезды жались в ужасе к луне,
Если, точно розовое пламя,
Слово проплывало в вышине.
А для низкой жизни были числа,
Как домашний, подъяремный скот,
Потому что все оттенки смысла
Умное число передает…
Патриарх седой, себе под руку
Покоривший и добро и зло,
Не решаясь обратиться к звуку,
Тростью на песке чертил число.
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангельи от Иоанна
Сказано, что слово это Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества,
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
Дворец я покинул,
Пошел воевать, Чтоб землю Гриады
Эробсам отдать…
Клинок Баб-Аллона
2508-й круг солнца от Сотворения мира
«Раб, будь готов к моим услугам». – «Да, господин мой, да». – «Восстание я хочу поднять». – «Так подними же, господин, подними. Если не поднимешь ты восстание, как сохранишь ты свои припасы?» –