Волшебная скважина. Сергей Тарасов

ы постоянно следили за здоровьем дома – для нас обоих было это необходимо и полезно: в наших квартирах уже не было домашней работы, и руки постоянно чесались, хотелось что-нибудь прибить, или построгать. Отец нас приучил к домашней работе, обучил азам профессий столяра, слесаря, и многому всему, что нам впоследствии пригодилось.

      Когда брат умер, то все заботы свалились на мои плечи. Особенно я не любил возиться со всякого рода электрическими приборами. А брат обожал: он возился с всякими электропилами, мотоциклами, велосипедами, занимался сваркой, ну и всем, что работало от розетки. Особенно любил бытовую электронику. Настроить какой-нибудь телевизор, или радиоприемник было для него не работой, а скорее отдыхом. Мы всегда разделяли работу по дому, и каждый делал то, что ему по душе.

      Перед нашим домом был колодец. Его выкопали давно – сообща всем переулком. Вода там была вкусная и чистая. Летом, правда, приходилось часто таскать воду для полива огорода, особенно когда не было дождей. И каждую субботу требовалась вода для бани. Когда было засушливое лето, у колодца выстраивалась очередь за водой, и в последние годы его вычерпывали до дна. Но зимой такой напасти не было, и всегда можно было натаскать столько воды, сколько надо.

      Когда родители стали стареть, я уже окончил институт и работал геологом. Однажды, придя к ним в гости, обнаружил, что дома не было воды. Отец и мама болели, и на колодец никто из них не мог сходить. Натаскав воды, я сделал зарубку в своей памяти: надо было срочно дома пробурить скважину. А у нас в геологической партии была буровая установка, и я часто выезжал с буровиками, показывал им, где надо бурить, а потом документировал скважины.

      Весной я как раз работал с этой бригадой – мы прослеживали жилу нефритоида по заявке одного из заказчиков. Это был серпентинит, но сильно измененный в результате разных геологических процессов, от настоящего нефрита отличался лишь химическим составом. Наши буровики прокляли тот день, когда начали его бурить.

      Эта была твердая, мелкозернистая сливная горная порода темно-зеленого цвета, и с трудом подавалась бурению. Алмазного инструмента у нас не было, а простые коронки еле справлялись с этим нефритоидом, – на смену удавалось пробурить всего один – полтора метра. Хорошо еще было, что эта жила была одна, и мощность и длина ее были не большие. Бурением мы занимались недели две, оконтурили эту жилу нефритоида, и пробурили несколько скважин во вмещающих ее неизмененных серпентинитах. В один из дней я договорился с буровиками о бурении на воду для своих родителей.

      Весна уже заканчивалась, наступила теплая, совсем летняя погода, я сидел за своим письменным столом с геологическими картами, когда в комнату заглянул буровой мастер и сказал – «поехали». Начальника партии я поставил в известность, и мы поехали к моим родителям. Буровая установка стала у палисадника напротив колодца, мы с отцом завесили стены дома брезентом, и работа началась.

      За четыре часа буровики пробурили разрушенные сланцы, и метра полтора по какой-то крепкой жильной породе. Вода появилась на двенадцати метрах, а всего глубина скважины оказалась восемнадцати метров. Сергей, буровой мастер, сказал, что этого шестиметрового столба воды нам вполне хватит, и дебет очень хороший. Потом опустили в скважину пару обсадных труб, компрессором прокачали скважину, и на этом все закончилось. Я заплатил буровикам деньги, и буровая поехала в парк.

      В то время скважин на воду практически ни у кого не было, все жители пользовались колодцами. Потом администрация города сделала в поселке водовод, и на каждой улице было две-три колонки. Они замерзали зимой, и народ снова толпился у колодцев.

      Летом отец выкопал яму для скважины, обложил ее кирпичом, выкопал под фундаментом дома канаву для труб, купил погружной насос, и началась жизнь, в которой носить воду из колодца было не надо. Единственным минусом было в том, что насосы иногда выходили из строя.