вздрогнула, обернулась на Вана, но тот, кажется, ничего не услышал.
«Конечно, не мог услышать, а вот Моро…»
Дерево, дрогнув, вернуло ветвь в крону. Ван-И напряженно сглотнул и отошел на шаг от ближайшего на вид совершенно обычного, хотя и не знакомого куста.
– Какая у тебя занятная… флора. Или фауна?
– Флора. Наверное. Да ты не волнуйся, они не агрессивные, просто слегка отличаются от тех, что на поверхности. Говорят, сохранившиеся древние виды… хотя много они понимают, те, кто говорят.
– Ядовитые?
– Не. Да не тронут они тебя, Вань, не ссы, – Моро дружески похлопал дерево по стволу и пошел к берегу. Сел на траву, между кустом и Ваном, похлопал рядом, мол, и ты садись. Моро вытянул сигарету из почти полной белой пачки.
Ван-И сел, поднял брови: «Не тронут?»
– Они тебя, как сказать… не видят.
Моро сделал неопределенный жест рукой, за сигаретой протянулась нить дыма, раздвоилась, вновь слиплась в одну.
– Узнают только своих?
– Можно и так сказать.
Ван пожал плечами, обернулся к Куннэй, кивнул: «и ты садись». И она села – рядом с Ваном, подальше от Моро. Ван-И протянул к ней руку, положил поверх ее, но Куннэй подтянула ее к себе: «не надо».
Перед ними рябью отражался свет ламп на воде. На пруд приземлилась и тут же взлетела огромная, с локоть стрекоза – кругами разошлись волны от каждой из шести лап… Моро докурил сигарету до фильтра и затушил окурок о камень. Достал и с тихим щелчком поджег вторую.
– Знаешь, все здесь выращено из семян или яиц, собранных у края Разлома. Слышал, поди, что-то об этом?
Ван пожал плечами:
– Люди много чего говорят. И о Разломе тоже, но…
– Но не всему стоит верить, да? Это, конечно, верно. – Моро усмехнулся, стряхнул пепел. – Но иногда говорят и правду.
– Но это ведь запрещено. Нелегальные экспедиции местного населения… о них не врут, значит. Кстати, ты же сам из тех краев, а? Может, еще и сам достал?
Моро вздохнул и затушил сигарету все о тот же камень: в этот раз на половину целую.
– Не вполне из тех… И не сам. Но когда-нибудь, может, даже очень скоро обязательно там буду.
Ван-И повернул к нему голову: Моро смотрел вдаль. На пруд и куда дальше него, дальше берега, что за ним. Лицо его было сосредоточенно и тоскливо… Ван никогда не знал, о чем он думает – но, может, именно поэтому и ценил дружбу с ним.
Куннэй подтянула ноги к груди, обняла колени: от воды тянуло холодом. Вдруг в воздухе раздалась длинная, настойчивая вибрация, а за ней – четыре писклявые ноты хорошо знакомого ей рингтона. Ван вскочил, отряхнул брюки суетно и неловко и прошел вдоль берега, приложил телефон к уху: «Да, слушаю, Виктор Степанович…»
На берегу осталось двое: Куннэй и Моро. Она боялась смотреть на него, разговаривать с ним: на нее давила вина и обида. Но все-таки…
Моро был ужасно, до странного интересен ей.
– Днем тут посимпатичнее,