оступили капельки пота.
Дело в том, что в его сундуке с золотом, который Эрнест в течение всей жизни наполнял отборными монетами, слитками и самородками, слышалось какое-то шевеление…
Эрнест затаил дыхание и осторожно сделал шаг к своему самому главному в жизни сокровищу, но тут дверь распахнулась и в комнату ворвалось его самое главное в жизни разочарование. Растрепанное нечто буркнуло “Привет, па.” и, наотмашь, раскинув руки и ноги звездой, бухнулось на отцовскую кровать, застеленную зеленым бархатом – слишком дорогим для того, чтобы по нему катались в той же одежде, в которой проснулись поутру в таверне, среди разлитого хереса, табачного дыма и очень-очень дружелюбной дочки хозяина сего заведения.
– Умри, негодный сын!.. – взвыл Эрнест, хватаясь за сердце, и обшаривая глазами все мало-мальски тяжелые предметы, которые годились для того, чтобы зашвырнуть в мальчишку, но стоявший рядом канделябр старик не смог бы поднять, а расписную вазу из костяного фарфора было откровенно жаль.
Эрнест из Илля какое-то время злился от бездействия, а потом его озарило.
Он снял с ноги обшарпанную туфлю и, весьма метко для того, кто частенько жалуется на зрение, не задумываясь, атаковал уставшего и едва протрезвевшего после ночного гулянья сына.
– Ай!.. – туловище на постели вздрогнуло, но не успело Эрнеста затопить торжество от удачного броска, как молодой человек потер ушибленное плечо и беззаботно сказал:
– Пап, дай денег.
Родитель на мгновение опешил, обуреваемый сложными чувствами. С одной стороны его моментально затопила жадность и возмущение, а с другой стороны ему страшно было жаль себя и он в который раз проклял день, когда по-мальчишески потерял голову от страсти и мучительной любви к матери своего единственного отпрыска.
Те времена Эрнест вспоминал с содроганием. И до сих пор не понимал, как он, одурманенный наваждением, не нашел ничего подозрительно в том, что в свои почтенные пятьдесят лет, полных торговли, накопительства и отчаянного побега от женитьбы и каких-то там дурацких чувств, вдруг до смерти увлекся странницей с каштановыми волосами и нечеловеческими глазами, озорно сверкающими всеми оттенками закатного солнца.
И уж тем более странно, что он допустил вероятность, что такая милая и фигуристая девчонка с веснушками вдруг сразу и без каких-либо сомнений ответит взаимностью ему, стареющему купцу со сварливым характером, который не видел необходимости в частом мытье и готов был удавиться за гнутый медяк.
Но лисьи чары не держатся долго. Особенно на тех, кто никак не подвержен доверию, участию и всем другим человеческим качествам, которые принято приписывать хорошим и честным людям.
Примерно через десять дней после рокового знакомства, одним недобрым утром, Эрнест проснулся больным и уставшим, будто с похмелья. Кости ломило, потроха ныли без пищи и воды, но при этом к горлу подкатила тошнота. Через невыносимый звон в голове, торговец услышал невинное “Любимый, дай денег?” и очумело уставился на лежащую рядом девицу, которая нежно похлопывала его по бледному мягкому пузу, покрытому редкими черными волосами. Через пелену перед глазами Эрнест будто увидел на кучерявой голове уши, вроде кошачьих, испуганно вскочил с кровати, и, протерев глаза, неожиданно уперся взглядом в нечто совершенно неприемлемое.
Огромный. Пушистый. Рыжий. Хвост.
Купец завизжал, как раненая свинья и сбежал из спальни в чем был – то есть, ни в чем. Загрустившая лисица прекрасно слышала чуткими ушками, как заволновались слуги на первом этаже, увидев ворчливого замкнутого хозяина, скачущим к ним с болтающимися доказательствами принадлежности к мужескому полу. Лестница под купцом скрежетала, навершия перил тряслись, но тот, вслед за рассудком, растерял и всю свою осторожность. Дрожа то ли от холода, то ли от возбуждения, Эрнест из Илля нес полную околесицу, успевая яростно отбиваться от смущенного камердинера, который старался прикрыть срам господина своей идеально выглаженной ливреей.
– Коварные бабы!.. Нечистая сила… Я знал! Знал! Лиса с хвостом!!! Очаровала, чтобы… поживиться моими деньгами!..
– Хозяин, – плакали слуги, – оденьтесь, просим Вас. Осталась же у Вас хоть капля сострадания?..
Но купец был непреклонен. Взобравшись на стол, чтобы его всем было видно, он бросился раздавать указания:
– Зовите городничего, стражу… Магистрата!.. Закройте все входы и выходы! Зажгите факелы и несите вилы!
Слуги опасливо переглянулись, неубежденные историей о женщине-лисице, посягнувшей на непорочность их хозяина, которую он трепетно хранил пятьдесят три года.
– Что же нам сказать магистрату, господин?
Один из лакеев рискнул задать вопрос и глянуть на хозяина, но тут же вздрогнул и уставился обратно в пол. Остальные затаили дыхание. Никому из самых быстроногих мальчишек не хотелось быть выпоротым моченым хворостом за вызов начальника стражи в шесть утра для ловли волшебной девки-лисы, охочей до обвислых господских прелестей.
Увы, разъяренный Эрнест повелел передать именно это.
Бледный