жа́лись не на ремешке́, а на таки́х ля́мочках, кото́рые переки́дываются че́рез пле́чи и застёгиваются где́-то на животе́.
Ка́к-то ле́том я зашёл в са́дик, – я не зна́ю, как он называ́ется, на Васи́льевском о́строве, о́коло бе́лой це́ркви. Была́ у меня́ с собо́й интере́сная кни́га, я засиде́лся, зачита́лся и не заме́тил, как наступи́л ве́чер. Когда́ в глаза́х у меня́ заряби́ло и чита́ть ста́ло совсе́м тру́дно, я захло́пнул кни́гу, подня́лся и пошёл к вы́ходу.
Сад уже́ опусте́л, на у́лицах мелька́ли огоньки́, и где́-то за дере́вьями звене́л колоко́льчик сто́рожа.
Я боя́лся, что сад закро́ется, и шёл о́чень бы́стро. Вдруг я останови́лся. Мне послы́шалось, что где́-то в стороне́, за куста́ми, кто́-то пла́чет.
Я сверну́л на бокову́ю доро́жку – там беле́л в темноте́ небольшо́й ка́менный до́мик, каки́е быва́ют во всех городски́х сада́х; кака́я-то бу́дка и́ли сторо́жка. А о́коло её стены́ стоя́л ма́ленький ма́льчик лет семи́ и́ли восьми́ и, опусти́в го́лову, гро́мко и безуте́шно пла́кал.
Я подошёл и окли́кнул его́:
– Эй, что с тобо́й, ма́льчик?
Он сра́зу, как по кома́нде, переста́л пла́кать, по́днял го́лову, посмотре́л на меня́ и сказа́л:
– Ничего́.
– Как э́то ничего́? Тебя́ кто оби́дел?
– Никто́.
– Так чего́ ж ты пла́чешь?
Ему́ ещё тру́дно бы́ло говори́ть, он ещё не проглоти́л всех слёз, ещё всхли́пывал, ика́л, шмы́гал но́сом.
– Пошли́, – сказа́л я ему́. – Смотри́, уже́ по́здно, уже́ сад закрыва́ется.
И я хоте́л взять ма́льчика за́ руку. Но ма́льчик поспе́шно отдёрнул ру́ку и сказа́л:
– Не могу́.
– Что не мо́жешь?
– Идти́ не могу́.
– Как? Почему́? Что с тобо́й?
– Ничего́, – сказа́л ма́льчик.
– Ты что – нездоро́в?
– Нет, – сказа́л он, – здоро́в.
– Так почему́ ж ты идти́ не мо́жешь?
– Я – часово́й, – сказа́л он.
– Как часово́й? Како́й часово́й?
– Ну, что вы – не понима́ете? Мы игра́ем.
– Да с кем же ты игра́ешь?
Ма́льчик помолча́л, вздохну́л и сказа́л:
– Не зна́ю.
Тут я, призна́ться, поду́мал, что, наве́рно, ма́льчик всё-таки бо́лен и что у него́ голова́ не в поря́дке.
– Послу́шай, – сказа́л я ему́. – Что ты говори́шь? Как же э́то так? Игра́ешь и не зна́ешь – с кем?
– Да, – сказа́л ма́льчик. – Не зна́ю. Я на скаме́йке сиде́л, а тут каки́е-то больши́е ребя́та подхо́дят и говоря́т: «Хо́чешь игра́ть в войну́?» Я говорю́: «Хочу́». Ста́ли игра́ть, мне говоря́т: «Ты сержа́нт». Оди́н большо́й ма́льчик… он ма́ршал был… он привёл меня́ сюда́ и говори́т: «Тут у нас порохово́й склад – в э́той бу́дке. А ты бу́дешь часово́й… Стой здесь, пока́ я тебя́ не сменю́». Я говорю́: «Хорошо́». А он говори́т: «Дай че́стное сло́во, что не уйдёшь».
– Ну?
– Ну, я и сказа́л: «Че́стное сло́во – не уйду́».
– Ну и что?
– Ну и вот. Стою́-стою́, а они́ не иду́т.
– Так, – улыбну́лся я. – А давно́ они́ тебя́ сюда́ поста́вили?
– Ещё светло́ бы́ло.
– Так где же они́?
Ма́льчик опя́ть тяжело́ вздохну́л и сказа́л:
– Я ду́маю – они́ ушли́.
– Как ушли́?
– Забы́ли.
– Так чего́ ж ты тогда́ стои́шь?
– Я че́стное сло́во сказа́л…
Я уже́ хоте́л засмея́ться, но пото́м спохвати́лся и поду́мал, что смешно́го тут ничего́ нет и что ма́льчик соверше́нно прав. Е́сли дал че́стное сло́во, так на́до стоя́ть, что бы ни случи́лось – хоть ло́пни. А игра́ э́то и́ли не игра́ – всё равно́.
– Вот так исто́рия получи́лась! – сказа́л я ему́. – Что же ты бу́дешь де́лать?
– Не зна́ю, – сказа́л ма́льчик и опя́ть запла́кал.
Мне о́чень хоте́лось ему́ ка́к-нибудь помо́чь. Но что я мог сде́лать? Идти́ иска́ть э́тих глу́пых мальчи́шек, кото́рые поста́вили его́ на карау́л, взя́ли с него́ че́стное сло́во, а са́ми убежа́ли домо́й? Да где ж их сейча́с найдёшь?..
Они́ уже́ небо́сь поу́жинали, и спать легли́, и деся́тые сны ви́дят.
А челове́к на часа́х стои́т. В темноте́. И голо́дный небо́сь…
– Ты, наве́рно, есть хо́чешь? – спроси́л я у него́.
– Да, – сказа́л он, – хочу́.
– Ну, вот что, – сказа́л я, поду́мав. – Ты бе́ги домо́й, поу́жинай, а я пока́ за тебя́ постою́ тут.
– Да, – сказа́л ма́льчик. – А э́то мо́жно ра́зве?
– Почему́ же нельзя́?
– Вы же не вое́нный.
Я почеса́л заты́лок и сказа́л:
– Пра́вильно. Ничего́ не вы́йдет. Я да́же не