вторую жизнь. Ибо вначале не возникло и капельки сомнений, что он попал прямиком в ад. А какая в аду бывает жизнь? Наверняка жуткая, сразу не просматриваемая за клубами горящей серы и жаром слепящего пламени.
Глаза заливало не только слезами, но и противным, едким потом. Гортань царапало колючими, если не сказать мерзкими, запахами. Внутренности выворачивало наизнанку от подступившей рвоты. Левое бедро пульсировало болью, а из явного пореза теплой струйкой вытекала кровь. И уж совсем шокирующими показались ощущения, что совсем недавно собственное тело испражнилось прямо в штаны. Кстати, один из мерзких запахов этот конфуз внутренних органов подтверждал.
«Откуда штаны взялись? – мелькнуло недоумение. Ведь когда падал – был в чем мать родила!.. И почему кипящей смолы вокруг не чувствую?»
Но самые большие неприятности вместе с болью доставляли впившиеся в руки и ноги грубые веревки. Ну и проходящий за спиной шершавый столб, рвущий кожу на голой спине выступающими сучками.
На фоне этих ощущений звучащие со всех сторон вопли, угрозы, смех и гомон порядочной толпы чертей (или грешников?) как-то вяло доходили до сознания. Тем более что для понимания звучащих слов приходилось перенапрягаться до головной боли. Но слова все равно оставались в своем большинстве непонятны.
Зато весьма четко удалось разобрать две фразы, донесшиеся слева:
– Глянь, этот неженка не умер? Головой шевелит…
– Умрет такой! Скорей притворился, что потерял сознание после пореза…
С правой стороны тем временем доносились стоны, и чем громче они звучали, тем более бурно реагировала толпа. Не иначе кого-то мучили на потеху скоплениям народа. Если учесть, что вокруг ад, то кто тогда зрители? Неужели все-таки черти?
Василий понимал, что насмотреться на рогатых демонов за тысячелетия своих мучений еще успеет, но промаргиваться стал энергичней. Да и голову поднял настолько, что сумел рассмотреть творящееся перед ним действо.
У его ног грудой громоздились обломки сучьев, вязанки хвороста и деревянные останки нехитрой деревенской утвари времен… ну, допустим, развала Римской империи. Готовый к поджиганию костер располагался в линию. В ней, также в ряд, пять столбов. Умерший только что Райкалин – на столбе посередине. Справа и слева от него еще по два человека. У всех руки подняты вверх, заведены вокруг столба и так связаны. Те, что слева, молодые парни, которым нет и семнадцати, имеют по несколько ран на бедрах, смотрят угрюмо, с полной безнадегой. Разве что просматривается в их взглядах неуместное удивление.
Тех, что справа, уже солидных по возрасту мужчин, мучают изуверским способом, прокалывая копьями ноги.
Занимается мучением стоящая полукругом толпа – этакая помесь пиратов с крестьянами, беглыми дезертирами и затрапезными вояками-кнехтами времен ордена крестоносцев. Человек сто, среди которых пятая часть – вооруженные особи женского пола. О том, что это местные дамы, можно было догадаться лишь по гротескным юбкам длиной по щиколотки да по длинным волосам, чаще заплетенным в косы. В остальном грязные, страшные, противные, как и мужчины.
Все людишки в копоти, саже, с разнокалиберным и несуразным оружием, начиная от рыцарских копий и заканчивая колами, вырванными из забора. Детей младше четырнадцати лет не наблюдалось.
Целостность картины дополняли перекошенные избы, полуземлянки и лачуги из самых удачных фильмов про Бабу-ягу. Разве что несколько домов резко выделялись основательностью и просмоленной дранкой на крыше. Между этими, с позволения сказать, жилищами там и сям валялись трупы людей и лошадей. С трех сторон к поселку подступал лес, с четвертой стороны виднелись поля с какими-то овощными и зерновыми культурами. Благодаря тому что был привязан к самому высокому столбу, Василий имел и наилучшую точку для обозрения.
«Сомнительная привилегия… – сыронизировало боевое прошлое, вновь вернувшись к наблюдению за пейзанами. – По центру как раз и сосредоточится самое горячее пламя костра».
Толпа заходилась в восторге, наблюдая за сомнительным развлечением и участвуя в нем. Верховодили же совсем не харизматичные личности в некоем подобии обмундирования, имеющие в руках самое лучшее оружие – рыцарские копья. Они по очереди тыкали то одного пленника, то другого и хохотали громче всех. Стоны страдальцев порой перемежались угрозами из их уст и проклятьями, но это лишь еще больше заводило и веселило публику. Человек десять в толпе бравировали имеющимися у них луками разных модификаций и размеров.
Еще вдоль всего ряда куч хвороста стояло пять человек с большими, ярко горящими факелами. Не возникало сомнений, что, как только забава с копьями подойдет к концу, они тут же синхронно подожгут костер со всех сторон. Тогда и начнется апофеоз праздника, с прыжками через костры.
«Странный какой-то ад, – размышлял Вася, вращая головой во все стороны. – Или это еще только преддверие геенны огненной? Первый круг, так сказать? Место, где грешники издеваются над грешниками?..»
Напрягая попеременно мышцы рук, ног,