шись на локтях, она обнаружила, что укрыта лишь тонким покрывалом, хотя по комнате, как свободолюбивый кот, вовсю гулял ветер. Была ли знакома ей эта комната, до краев залитая, обласканная утренним светом? Она ждала импульса – хоть какого-то знака, хоть краешка воспоминания; уголок, за который можно потянуть, чтобы шелковой нитью намотать на кисть остальное.
Гулкая, мягкая пустота. Та часть ее разума, где хранились воспоминания, – опутанный паутиной и запорошенный пылью чердак заброшенного дома.
Взгляд, блуждающий по комнате вместе с ветром, наткнулся на желтый стикер на стене: «Тебя зовут Деметрия Ламбракис. Знакомые и родные называют тебя Деми».
– Деми, – тихо повторила она.
Теперь ей, знающей собственное имя, дышалось чуть легче. И все равно страх бился где-то внутри, под тонкой оболочкой кожи.
«Почему я не помню?»
Еще один стикер – еще один ответ: «У тебя очень редкая форма амнезии».
И хотя формулировка насторожила, знать причину, по которой ни одно воспоминание не спешило к ней приходить, уже неплохо.
Деми выбралась из постели. Отразившееся в зеркале лицо показалось чужим – настолько, что она, поежившись, поспешила отвернуться. Незнакомка в отражении исчезла, зато в поле зрения появились новые стикеры.
Ей семнадцать. Она учится в школе и немного играет на фортепьяно. Немного, видимо, оттого что постоянно забывает ноты выученных мелодий. Приписка: «Остальное узнаешь у мамы» вызвало вздох облегчения, а после – мимолетную улыбку. Кем бы она ни была, какие бы препятствия амнезия ни воздвигала на ее пути…
Хорошо, что у нее есть мама.
Случайный взгляд за окно, на верхушку виднеющейся вдали церкви – и память, что еще мгновение назад казалась пустой, подсказала: это церковь Святой Марии. Опершись о подоконник, Деми жадно вглядывалась вдаль. Она знала, что там, за окном – крохотная красочная Каламбака[1]. Улицы оживали перед глазами, словно панорама, словно фотоснимки или кадры однажды увиденного кино. Но вспомнить, как она гуляла по городку у подножия скал, о чем думала, бродя среди домиков с красными крышами, так и не смогла.
Прекрасно зная, что представляет собой мир и что в нем сейчас происходит, Деми не могла ответить на самый главный вопрос: кто же она такая? Как она учится в школе? Что любит есть на завтрак? Чем занимается в свободное время (кроме игры на фортепьяно, о чем ей сообщил безликий стикер)? Ни одного, даже самого незначительного или глупого факта о себе Деми назвать не могла.
А ведь она даже знала, что амнезия такой не бывает.
Резко выдохнув, Деми убрала руку с подоконника, чтобы не видеть, как дрожат пальцы. Желудок скрутило спазмом. Ей предстояло знакомство с собственной мамой… И вероятно, с самой собой.
Деми усилием воли стряхнула с себя оцепенение. Стоять, уставившись на стикеры или до рези в глазах вглядываться в окно, будто окружающий мир таил в себе все ответы, легче, чем начать действовать. И все же, все же…
Она покинула комнату, так и не ставшую ей родной. Не потребовалось вспоминать, куда повернуть, – тело само вело ее.
Один взгляд на стоящую на кухне женщину, и из незнакомки она превратилась в ту, о которой Деми при желании могла бы написать целую статью. Но мозг ее не взорвался ворохом воспоминаний, а запестрел голыми фактами, что всплыли откуда-то изнутри.
Эту невысокую женщину с голубыми глазами (свой карий цвет Деми, вероятно, унаследовала от отца) и ухоженными волосами звали Элени. Она работала юристом, носила элегантные брючные костюмы, три раза в неделю занималась фитнесом в дорогом клубе, но при этом до безумия любила посыпанные сахарной пудрой и тающие на языке курабьедес[2].
Странно осознавать, что Деми смотрела на собственную маму, чью биографию помнила до мельчайших деталей… И совершенно не знала саму себя.
Она помнила сдержанную, вежливую улыбку Элени, что предназначалась людям чужим, посторонним. Помнила и заразительный смех, который доводилось слышать лишь самым близким. В такие моменты всегда безупречная леди казалась совсем девчонкой – искренней, яркой как вспышка и взрывной. Деми не помнила только, что у этой леди есть дочка по имени Деметрия. Та, что унаследовала от матери если не цвет глаз, то миниатюрность и блестящие темные локоны.
– Привет.
Улыбка у Элени слегка натянутая, взгляд настороженный – готовится, если будет нужно, успокоить дочь.
Дочь…
– Привет. Амнезия, значит? – несколько нервно произнесла она.
Ощущения, что стоящая перед ней женщина – чужая, отчего-то не возникало, хотя Деми не могла вспомнить ни одного разговора с ней. Собственное отражение в зеркале подходило на роль незнакомки куда больше.
Уголки маминых губ опустились, но лицо расслабилось.
– Ты очень любишь чай, – после паузы поделилась она.
Деми тихо рассмеялась. Еще один факт в ее копилку.
– И собак, – добавила Элени.
Она