Иакова;
Иаков родил Иуду и братьев его…
15. Елиуд родил Елеазара;
Елеазар родил Матфана;
Матфан родил Иакова;
16. Иаков родил Иосифа, мужа Марии…
( От Матфея, глава 1) 1
Легионер
22. А всё сие произошло,
да сбудется речённое Господом…
(От Матфея, глава 1)
Пандира Крапс как последняя дворняга бездомная примостился у опоры моста через ров, окружающий лагерь.
…
Ещё недавно он чувствовал себя прекрасно. С десятком своих триариев2 Пандира был отпущен в увольнение. Весело проведя время в городских злачных местах, они отправились в обратный путь, намереваясь успеть до захода Солнца. Слегка пошатываясь, компания шумно двигалась по улицам Назарета. Командир отстал, прислонившись к каменной ограде. Обильное возлияние заставило его остановиться. Суровый ветеран не привык стесняться окружающих, и, с видимым удовольствием, справлял малую нужду прямо на виду у прохожих. Добропорядочные горожане осуждали такое поведение, но возмущаться открыто не решались. Связываться с пьяным легионером было опасно.
– Командир, море вышло из берегов, – пошутил один из солдат, – давай быстрее, мы ждём тебя.
– Шутник! – съязвил пьяный командир беззлобно.
И в этот момент взгляд его зацепился за огромные карие глаза на лице миловидной девушки, вышедшей из переулка. Галилейские женщины не прятали своих лиц. Закон не вменял им это в обязанность. Созерцать их красоту мог каждый мужчина.
– Эй, милашка, как звать тебя, красавица? – позвал легионер, затягивая шнурок своих штанов.
Но девушка игнорировала вопрос, перебежав на другую сторону улицы.
– Куда ты, пташка, подожди!
– Командир, брось ты это, опаздываем, – крикнул один из компании солдат.
– Идите, я догоню, – приказал он им и шагнул за девушкой.
– Да ну его, – махнул рукой другой солдат, и пьяная компания, затянув песню, продолжила свой путь.
…
Время увольнения давно закончилось, но декана3 четвёртой центурии4 первой когорты5 XXII легиона6 «Дейотариана» это совершенно не огорчало. Он чувствовал себя великолепно. «Зачем думать о предстоящих неприятностях, когда так хорошо сейчас?» – думалось ему. По дороге в лагерь он часто прикладывался к кувшину вина, купленному у позднего торговца на окраине города, и, страшно фальшивя, орал весёлую непристойную песенку. Долгожданное увольнение прошло на славу. Такого удовольствия солдат давно не получал. Сегодня он наградил себя сполна.
С заходом Солнца шестнадцатого хешвана7 тессерарий8 сменил пароли, и часовые не впустили загулявшего легионера, несмотря на то, что узнали его в темноте при свете факелов. Пока хмель не выветрился из высоколобой головы Пандиры, он обрушивал потоки брани на солдат, охранявших южные ворота. На шум примчался тессерарий Сулий. Старший поста доложил ему о происшествии.
– К воротам не подпускать, – распорядился офицер, – пусть до утра болтается за рвом. Утром я доложу опциону, они там решат, что с ним делать. Не живётся спокойно этому вояке!
С тем Сулий и удалился в свою палатку.
– Я не могу впустить тебя, Пандира, – крикнул в темноту старший поста, – это распоряжение тессерария. Ночуй за рвом до утра, а потом с тобой будет разбираться центурион. Отойди подальше и заткнись.
– Ах ты, пёсий выкидыш! Дерьмо козье! Доберусь я до тебя, лизоблюд!
В ответ на голову декана опрокинулось ведро холодной воды. Это слегка отрезвило буяна. Он отбежал на внешнюю сторону моста и остановился в замешательстве. Но все его сомнения развеяла стрела, вонзившаяся у ног.
– Дальше этой стрелы не заходи, – раздался приказ из-за стены лагеря, – следующая достанется тебе.
Пандира даже в пьяном угаре понял, что здесь шутить с ним никто не собирается. Одно дело – погибнуть в сражении за величие Рима и императора, а совсем иное, как презренному воришке сдохнуть от римской стрелы у ворот своего же лагеря. Конечно, это унизительно ночевать за территорией лагеря, будто солдат из подразделения, подвергшегося децимации9, но и нарываться на дополнительные неприятности не хотелось. И так провинился. Центурион10 не потерпит опоздания. Наказание будет неминуемо.
В Галилее осенние ночи не совсем подходят для ночёвки под открытым небом. Теперь он сжался в комок под мостом, клацая зубами в промокшей одежде. Забывался на время в коротком сне, и снова вздрагивал от крика. Этот крик каждый раз обрывал один и тот же сладкий сон.
Атласная кожа, нежная девичья