квозь смех. Виляешь хвостом и скулишь, словно щенок. Глупая улыбка не сходит с твоего лица. Ты забываешь, как выглядишь со стороны. Становишься сама собой. Какой запомнила тебя мама.
Существуешь ты и Карнавал. Единство взаимной любви.
Нескрываемый восторг от долгожданного возвращения детства. От карамельно-пряничного воспоминания о новогодней елке, когда еще верила в Деда Мороза, а соседский мальчик еще не открыл страшную тайну: «…его придумали взрослые для таких дур, как ты. И за деньги пригласили в гости».
Щемящая тоска от мысли, что надо возвращаться в тусклую, грязную от тающего снега Москву. А пока…
Вымученный долгими репетициями полет ангела над площадью Сан Марко и благодарные тысячи пар глаз, устремленные в небо в ожидании чуда. Ежегодный Ангел спустился по канату с кампанилы[2] в толпу чудаков, поверивших в сказку.
Я постигла главное: в Венецию на Карнавал едут две категории людей: любопытные, ради галочки, либо не желающие взрослеть. Последние обязательно возвращаются сюда. Пока живы. Пока в их душах теплится надежда. Пока там живет мечта.
Венеция. Город, лишающий рассудка. Наркотик, на который подсаживаешься сразу и навсегда. У некоторых есть иммунитет против нее. У меня не оказалось.
Я заболела тонущим городом.
С годами становится ясно, что волшебство доступно только детям или очень счастливым людям. А стоит засомневаться в происходящем – капризная субстанция обиженно исчезает. И вновь торжествует обыденность, воцаряется сумрак, он гасит краски.
Начался дождь, распугавший чудные маски, согнавший любопытных зевак под сумрачные арки одного из дворцов Прокураций.
Дождь, превративший конфетти и серпантин на мостовой в разноцветный слипшийся снег.
Вы видели разноцветный снег?
Но пронзительные звуки танго под дождем соединили влюбленных. Небольшому оркестру на площади подыгрывали тихий плеск воды и всхлипывания гондол.
Я плакала, прощаясь с любимым городом.
Пара танцевала под дождем, забыв обо всем на свете, подчиняясь духу Карнавала. Зрители, замершие под зонтами, думали каждый о своем: кто поминал ушедшее, кто молился грядущему. Некоторые плакали. Завидовали танцующей любви. Слезы от зависти не грешны. Они – искупление собственной немочи.
Viva!
Я встретила Карнавал в сердце города, на площади Сан Марко.
Пришла пора закончить историю о загадочном Гае Фердинанде.
Отель «Ca de Conti», Венеция
26 февраля, 2011
Паноптикум мотыльков
Если где-нибудь концентрация грешников на одном квадратном километре превысит все допустимые нормы, то в этой местности вполне может осуществиться ад на земле.
Более всего мы сожалеем о грехах, которые не совершили, когда подворачивалась оказия.
Дьявол не спит… С кем попало…
Из неотправленного
«Приветствую тебя, Томми!
Впервые пишу, опустив привычное „Хай, дружище! Как жизнь? Как семья?“
Впервые не задам дежурных вежливых вопросов, впрочем, ты на них все равно не ответишь, имея на то существенные причины. И будешь по-своему прав.
Но сейчас я далек от обсуждения нашей размолвки, рассуждения не повлекут благих перемен. Тебя больше нет в моей жизни…
Как теперь нет и ее…
Я опустел, иссяк, мой друг. Повержен, истерт в прах. Я уничтожен неизбежностью.
Мы танцевали с ней под моросящим дождем на влажной мостовой Сан Марко, следуя роковым аккордам Варгаса. Бесконечно долго длилось единение наших душ и тел, бесконечно коротким оно было, как и танго, унесшее нас от людских завистливых глаз, стыдливо прикрытых мокрыми зонтами.
Краткий миг болезненного, пронзительного счастья…
Я знал, что она уйдет в ближайшие дни. Наслаждался каждой секундой, прожитой рядом, каждым украденным вздохом и потаенной улыбкой. Каждой слезой, задрожавшей на кончике ресницы. Каждым поцелуем, вестником нежности, каждой ранкой на ее прекрасном теле.
Она это тоже знала. Но предпочитала не вспоминать…
Я не сомневался, что и мой черед наступит незамедлительно. Так было всегда. Я мог пережить ее уход не более дня. С приходом ночи черные как смоль вороньи крылья влекли меня в закатные небеса вслед за упорхнувшей голубкой. Навстречу новому дню.
Но не в этот раз.
Оставалось одно незавершенное, поистине незначимое дело. Пустяк!
Отель на холме, последний горестный вздох безвозвратно ускользающего века безумных страстей готовится стать клеткой для семерых глупцов.
По воле судьбы, которой нет дела до шахматных фигур, я назначен распорядителем торжества,