в картонные коробки письма, рукописи, фотографии. Всё было значимым, всё пропущено через боль, стыд, унижения, радости.
В руках пожелтевшая от времени фотография, с которой на неё смотрит красивая черноволосая женщина. Любовь Дмитриевна рукой опирается на стол, дышать трудно… Фотография падает на пол. Дышать совсем нечем… Как больно… Под рукой всегда вода и лекарство. Она запивает горькие капли, некоторое время сидит неподвижно, как бы прислушиваясь к работе натруженного сердца. Полегчало. Тяжело наклоняется и поднимает упавший снимок. Смотрит напряженно. Мысли смешались в плотный клубок. Она силится и не может поймать кончик нити, чтобы размотать воспоминания и выстроить их в стройную систему образов, сцен, реплик и фраз. Жена поэта, артистка и автор книги о балете, она придавала всему некоторую театральность и изящество.
Наконец Любовь Дмитриевна кладёт фотографию перед собой. Наталья Николаевна Волохова… «Снежная дева» Александра Блока.
Менделеева с трудом встала, подошла к окну и, глядя поверх домов в посветлевшее небо, подумала, что та далёкая зима 1906–1907 года нашла её совершенно подготовленной к очарованиям лежащего в сугробах города, «маскам», «снежным кострам», легкой любовной игре, опутавшей и закружившей, казалось, всех в морозной круговерти. «Мы не ломались, упаси Господь! Мы просто и искренне все в эту зиму жили не глубокими, основными, жизненными слоями души, а ее каким-то легким хмелем».
В ту далёкую снежную зиму она часто стояла у окна, глядя на утонувший в сугробах город, на низкое небо и бесконечный снег. Вздохнув, Любовь Дмитриевна вернулась к столу и снова взяла фотографию в руки.
Да, Волохова тогда была дивно обаятельна. Высокий тонкий стан, бледное лицо, тонкие черты, черные волосы и глаза, именно «крылатые», черные, широко открытые «маки злых очей», как точно подметил Блок. Её улыбка никого не оставляла равнодушным. Кто-то сказал тогда, что ее глаза и улыбка, вспыхнув, рассекают тьму.
– Красива. Очень красива, как раскольничья богородица.
Время будто остановилось, а потом повернулось вспять. Глаза сидевшей за столом женщины смотрели сквозь время и пространство, мыслями она была более чем на тридцать лет назад.
Снежный декабрь отсчитывал последние дни уходящего 1906 года. От бесконечного кружения снега в сером полумраке город казался призрачным, размытым. Силуэты зданий колебались в вечерней мгле, сменяющей похожий на вечер день. Плыли вдоль улиц фонари. Висели над белой пустотой мосты. Люди, лошади – всё двигалось нехотя, лениво, с одним желанием оказаться где-нибудь там, где есть свет, тепло, жизнь.
Уже несколько дней на Офицерской в театре В.Ф. Комиссаржевской10 шли репетиции блоковского «Балаганчика»11. Постановка маленькой феерии, отвлечённой, причудливой, намечена была на конец декабря. Именно туда направлялся высокий молодой человек. Каракулевая шапка запорошена снегом, руки засунуты глубоко в карманы. Несмотря на долгую прогулку по заснеженным улицам города, он шёл лёгкой походкой, но не быстро. Он шёл, не