тречаться со мной глазами.
Моё детство прибилось к моей бабушке. Она погружалась в него, как в мягкие домашние тапочки и уютный халат – сначала чтобы просто отдохнуть от всего, свалившегося на неё за целую жизнь, а потом все чаще и упоительней. Папа, возникший из водоворота пугающих событий, долго держал меня на коленях, убаюкивая, и я поверила, засыпая, что всё будет как прежде, что мы будем вместе, мы будем…
Последнее воспоминание о нём, оставшееся в моем, разбуженном непонятными и страшными событиями сознании – слова «держись, Алекс». Больше меня так никто не называл. Теперь я была Сашенька, Александра, Сашка и еще Шура-дура.
Бабушка, прежде чем окончательно уйти в собственный беспечальный мир, добилась от этого «пенсии-за-маму», обойдя бесконечное количество кабинетов, в которых мужчины с неподвижными лицами прятали от меня глаза, а добрые тётеньки говорили «надо же, а какая хорошая девочка» и «бедняжка». Помню, что меня такая жалость всегда возмущала, и я старалась побыстрее утянуть бабушку от подружек и соседок.
Иногда она разговаривала со мной как будто я – маленькая мама. Сначала я пугалась до жути, но постепенно научилась ей подыгрывать – мне нравилось жить сразу двумя жизнями. Бабушку, никогда не работавшую, но всегда ведшую жизнь достаточную, сначала за дедушкой, потом за моими родителями, стала беспокоить возможность впасть в нищету. На чёрный день откладывалась «пенсия-за-маму» и понемногу продавался золотой запас. Здраво рассуждая, что «чёрный день» уже наступил, я доставала из подсмотренных тайников денежные знаки и тратила их по своему разумению, благо бабушка путалась уже и в счёте.
Счастливо избежав возможности посещать детские дошкольные учреждения благодаря её сердобольности и постоянной нуждаемости во мне, я оценила все прелести жизни «неорганизованного ребенка» – поздние вставания, потакание прихотям, постоянное подслушивание взрослых разговоров, телевизор. И! Не спать!! Днем!!! Всё это омрачалось, правда, настойчивыми попытками привить дитю навыки домоводства и кулинарии, но высот мне удалось достичь только в резании овощей для салатов.
Разноцветные кубики, долечки, кружочки и по кругу – фигурные колечки перца.
У меня было много книг и времени, мало друзей и возможности предаваться детским забавам. У меня все было наоборот.
2.
– Сашенька, вставай…
Мой полусонный взгляд падает на:
наглаженное платье с белым воротничком,
кокетливый белый фартук,
белые гольфы с кисточками,
лакированные туфли…
Всё это великолепие, развешанное и разложенное вокруг, сразу вызывает у меня бурю эмоций, которая оформляется двумя словами: НЕ ХОЧУ! О чем немедленно докладываю бабушке.
– Сашенька, сегодня у тебя такой день! Ты должна запомнить его на всю жизнь…
Я больше ничего не хочу запоминать на всю жизнь. Я, может быть, вообще хочу потерять память. Меня и так лишили детства («бедный ребенок лишен детства»), а теперь еще будут строить и учить целых одиннадцать лет подряд. Я умею читать и считать! Вчера во второй раз дочитала «Робинзона Крузо», и сразу вижу, когда меня обсчитывают в магазине. Вслух я этого не говорю – не хочу разочаровывать бабушку, она должна запомнить этот день на всю жизнь.
Я смотрю в зеркало на «куколку» (бабушка!) и обещаю ей – до первого тёмного школьного коридора!
На улице цветы, дети, родители, аккуратные кошки и собаки, невозможно красивые старшеклассники. Праздник! Ведут соседского Мишку. Мишка умыт и тащит розы. Это так для него нетипично.
У школы – море. Бабушка как буксир проталкивает меня к табличке «1А» – мальчики и девочки, робко сбившиеся в кучку, в надежде не утонуть цепляющиеся за такую же детскую ручонку своей «пары». Сначала меня «отмечают», бабушка от волнения опять путается с именами – моим и маминым, получается громко и смешно. Я цепенею. С усилием подняв глаза на веселящихся одноклассников (выплыли! выплыли!), вижу – ТАК НИКТО НЕ ОДЕТ! Балда! В таком же наряде, наверное, пошла в свой первый класс моя бабушка. Этот фартучек! Провалиться, утонуть.
Сильная и тёплая рука подхватила мою ладошку – «первый! А! парами! за мной!».
Обещание, данное «куколке», я выполнила – в бесконечных школьных коридорах потерялся мой пропеллер-бант, а в шкафу уборщицы – атавистический фартук.
3.
Я сижу на второй парте у окна, за окном – осень. Я буду сидеть здесь сиднем все одиннадцать, нет – тридцать лет и три года, мои ноги станут корнями, а руки – ветками, у меня на голове совьют гнездо птицы; я научу мои листья облетать с окончанием лета и зеленеть весной. Я ни за что не признаюсь, что могу прочитать 78 слов в минуту (бабушка!), я буду с упоением рисовать палочки и крючочки в тетради и считать под партой на пальцах. (Я никому не скажу, что купила такую же книжку, какую вы маскируете среди учебных пособий. Ничего особенного. Про любовь.)
Отучившись три года, я вдруг потеряю память. Буквы перестанут складываться в слова, руки разучатся правильно