нскую белую марлевую маску, на него смотрели только серые, как дождливое небо, глаза, окаймлённые наращёнными густыми ресницами. Он судорожно дёрнул руками, чтобы схватить её, лишь бы на этот раз она не исчезла, но руки не послушались. Хотя они уже не слушались последние полгода, как в одну прекрасную ночь его огорошил инсульт. Теперь его конечности были словно прилепленные и чужие. И понимание этого его ещё сильнее разочаровало.
– Вам холодно? – он услышал Её голос. За столько лет он впервые слышит Её голос, такой мягкий, ласковый, словно любимое мамино платье из тёплого бархата.
– Да. – Его голос выходит из груди как шипение проколотой автомобильной шины.Кто-то очень осторожно коснулся его руки и оглушённое сознание откуда-то с конца коридора, где поблескивал свет, рвануло обратно. Он медленно открыл потяжелевшее за последние сутки веки и расплывчатый силуэт перед ним медленно начал собираться в единый образ. Он вздрогнул. Перед его потухающими очами стояла Она. Да, да, Она! Он из миллионов людей бы узнал её глаза. Над ним наклонившаяся девушка почти на всё лицо натянула медицинскую белую марлевую маску, на него смотрели только серые, как дождливое небо, глаза, окаймлённые наращёнными густыми ресницами. Он судорожно дёрнул руками, чтобы схватить её, лишь бы на этот раз она не исчезла, но руки не послушались. Хотя они уже не слушались последние полгода, как в одну прекрасную ночь его огорошил инсульт. Теперь его конечности были словно прилепленные и чужие. И понимание этого его ещё сильнее разочаровало. – Вам холодно? – он услышал Её голос. За столько лет он впервые слышит Её голос, такой мягкий, ласковый, словно любимое мамино платье из тёплого бархата. Ах, как хочется много чего Ей сказать! Только во рту всё высохло, язык время от времени саботирует и пропускает буквы, шипящий звук вместо голоса, заглатывает звуки. Лёгкие, уже наполовину поражённые проклятым вирусом, охватившим весь мир, не дают глубоко вдохнуть и издать полноценный голос. Грудь вздымается ввысь, как у скакуна, проскакавшего многокилометровое расстояние на первенство колхозного сабантуя, вместе с хрипом и впадает, прерванный сухим лающем кашлем.
Она молча бежит к открытому окну, и ворча ругает незадачливый медперсонал, оставивший настежь открытое окно в холодную погоду. Потом поворачивается к нему и заботливо укрывает его голое в одних подгузниках тело тёплым одеялом.
– Не раскрывайтесь, холодно, – тихо говорит она.
Следующее шипение сливается в звуки:
– Спасибо.
– Пить хотите? – Серые глаза уставились в его бездонно голубые глаза.
Если бы только Она знала, как хочется пить уже сутки. И то, что вокруг снуют медицинские работники, ставят капельницы, уколы, а потом до следующей процедуры по графику исчезают, исполненные долга, не утоляет жажду. Странно, они почему-то и не догадываются, что человек, прикованный к постели, хоть и смертельно больной, и доживающий, возможно, последние дни, тоже может хотеть пить. Просто пить.
Он медленно моргает, давая согласие, и заглядывает в её глаза цвета пасмурного неба, боясь, что вдруг она не поймёт его и уйдёт восвояси. Нет, она всё понимает. Впрочем, так всегда было в прошлой жизни.
Она приносит тёплый кисель, вставляет трубочку, другой конец преподносит к его пересохшим бледным губам. Он жадно начинает втягивать густую слегка сладковатую жидкость киселя. Приятное чувство растекается по всему телу. Кажется, он уже чувствует всё своё тело, вот пальцы уже разжимаются, ноги вытянулись по стойке смирно. Он отрывает свой взгляд от небесных глаз и оглядывает своё тело. Ах, если бы! Руки, как крюки, согнувшиеся в локтях, запястье и фалангах пальца, левая нога, замершая, готовясь к позе лотоса…Всё только показалось…Разочарованный состоянием тела, он возвращает свой взор в Её глаза:
– Можно мне воды? – он шевелит губами не издавая звука.
Она молча переносит трубочку в бутылку с водой. Боже! Какая вкусная вода! Глаза в глаза она поила его самой вкусной водой его жизни. Родниковая! С того самого родника, где Он Её пятьдесят два года назад впервые встретил…
Загорелый высокий молодой человек, с вьющимися русыми волосами, с голубыми, как ясное небо, глазами заглушил мотор комбайна и спрыгнул на землю. Из-за сухой и жаркой погоды время жатвы стало настоящим испытанием. Стоял туман от скошенных колосьев вперемешку с пылью. Молодой человек вскинул голову и посмотрел на небо. Чирикающие в ожидании зёрен птицы взбодрили его. Он улыбнулся и его грязное от пыли и смуглое от загара лицо озарила белоснежная улыбка. Сладко потянувшись и размяв спину, он немного попрыгал на месте, разминая крепкие мускулистые ноги и стремглав помчался в сторону родника чтобы напиться студёной воды и сполоснуть лицо. Бежал он до тех пор, пока совсем у родника не услышал поющий голос. Голос был необыкновенно мягкий, обволакивающий. Он остановил свой бег, и незамедлительно нырнул в кусты, растущие возле самого родника, желая остаться незамеченным. Его и не заметили. Поющая была настолько увлечена песней, что даже если бы он стоял рядом, вряд ли бы заметила. Песня лилась как волшебное заклинание: он забыл и желание напиться родниковой воды, и то, что идёт время, важное для выполнения плана, и то, что нужно вырваться