роводит кончиком блестящего лезвия по горлу своего ровесника.
На шее того остаётся тонкая алая полоса, из которой спустя мгновения льётся кровь, окрашивая в багровый одежду. Жертва беспомощно тянет руки к горлу, вытаращив глаза; пытается пальцами коснуться глубокого пореза, но, конечно, он уже не в силах что-либо сделать. Парень падает на колени, ударяясь о заляпанный кровью асфальт. Всё старается дотянуться до горла, но вскоре руки безвольно повисают, ещё по инерции покачиваясь, а он сам падает так, будто в теле никогда и не теплилась жизнь.
Его глаза широко распахнуты, но больше не блестят так, как раньше.
Убийца без жалости смотрит на лежащее перед ним тело.
– Даже если ты так любил жизнь, так не хотел умирать, тебе не стоило этого делать. Не укради ты тот конспект, всё было бы, чёрт тебя побери, замечательно, – с какой-то отвратительной усмешкой бросает он, кончиком кроссовки откинув от себя колено мертвеца, которое, как показалось парню, было слишком близко. – Хотя… Сейчас чёрт и так тебя поберёт, за все-то твои грешки.
Парень, хмыкнув, осторожно стирает пальцами кровь с лезвия, после отполировав его практически до блеска краем футболки. Незначительные капли крови он попробует застирать дома. В противном случае футболку придётся сжечь.
Не обернувшись на мёртвое тело, он спешно покидает это место, потому что свидетели ему ни к чему.
– Виктор, ты слышал? – воскликнула миссис Элфорд, позвав сына. Не дождавшись ответа, она крикнула громче, отрываясь от глажки белья: – Виктор, хватит сидеть в своей комнате, иди сюда! – повторяет она, возвысив тон. В голосе слышно крайнее беспокойство, она шарит глазами по комнате. Женщина выглядит встревоженной.
Голос ведущей в телевизоре громче скрипа двери комнаты, из которой без желания выходит и щурится от непривычно яркого света Виктор. Он плотно закрывает за собой дверь и без спешки направляется в многофункциональную гостиную, в которой они и ели, и телевизор смотрели, и гладили бельё, как это делает мама сейчас.
– Виктор! – почти истерично кричит женщина, слабо, больше от нервов стукнув кулаком по гладильной доске.
– Да, мама, иду, – откликается парень, потирая глаза.
Когда он появляется в гостиной, не слишком удивляется тому, что его мама выглядит так, будто её ударило током. Виктор быстро переводит взгляд на экран телевизора, а потом снова смотрит на миссис Элфорд.
– Что-то случилось, мама? – интересуется он, отлично скрывая эмоции. Ему хочется улыбаться, но он этого не делает. Всё же у него хватает самообладания на такую ерунду.
Виктор довольно странно выглядит, хоть и не сразу понятна причина. Глазу не за что зацепиться – нет в нём чего-то конкретно странного, но в целом не скажешь, что вид у парня совершенно обычный.
– Виктор! – повторяет миссис Элфорд, пронзительно взглянув на взрослого сына.
– Утюг, – замечает он, легко кивнув на прибор, который забыли выключить.
Женщина с какой-то болью морщится, её лоб идёт складками, но, поджав губы, которые и так истончились с годами, спасает недоглаженную одежду.
Некоторое время они молчат, просто обмениваясь взглядами.
Виктор в тишине подходит к настенному календарю и отмечает сегодняшнее число карандашом, вытащенным из кармана домашних штанов.
– Тринадцатое августа тысяча девятьсот девяносто шестого, – читает он шёпотом.
Закончив с календарём, он оборачивается к маме.
– Кажется, ты что-то хотела, – осторожно напоминает Виктор, внимательно посмотрев на неё. Он ещё раз оборачивается на телевизор, но на экране больше не лицо симпатичной журналистки, а видеоматериалы, которые удалось снять репортёрам с места происшествия.
– Да, твоего одногруппника жестоко убили, – в волнении почти кричит она. Миссис Элфорд так взмахивает руками, что едва не задевает подошву горячего утюга, поставленного на пятку.
«Ну, сильно сказано. Тоже мне, жестоко, – холодно думает он, но делает полный сожаления вид. – Они жестокость не видели. Смешные».
– Мне жаль, – склонив голову, говорит Виктор.
– А если бы на его месте был ты?
Женщина едва ли не плачет, но, пытаясь всё ещё держать себя в руках, снова ударяет кулаком по гладильной доске, стараясь выдать свой дрожащий голос за гнев.
– Мама, всё хорошо, – тихим голосом отвечает ей сын, поднимая голову и почти с нежностью глядя на мать. – Всё хорошо, – повторяет он.
«Это вряд ли, что я мог бы быть на его месте. Я бы не стал у самого себя красть конспект. Да и вообще, я не идиот, чтобы у кого-то что-то красть. Я гораздо выше этого», – самодовольно думает Виктор, но по глазам невозможно прочитать его мысли, настолько хорошо он умеет играть роль сочувствующего.
Миссис Элфорд всхлипывает. Чуть помолчав, она уточняет:
– Его же Томас звали, да?
Виктор кивает, потом слегка пожимает плечами.
– И ещё