овершал. Слыл сухим и жестким. Временами жестоким, пусть и без фанатизма. В душе – лирик, снаружи – терминатор. А что делать, служба такая. Дважды два – четыре, солнце вращается вокруг земли, Буратино придумали под кайфом.
Но нет. Проросло.
И вот теперь сопит этот суслик на моей половине кровати, сунув палец в нос на целую фалангу, и видит сладкие сны, причмокивая от наслаждения. И завтра будет так. И послезавтра. И через неделю. Через год. До самого совершеннолетия, пока не явится на порог Принц На Белом Коне с безупречной родословной, которому я смогу вручить свою Принцессу с чистой совестью.
Но до тех пор каждые пять минут – «Пап-чка! Пап-чка! Пап-чка!»…
Моя жизнь мне давно не принадлежит.
Она принадлежит – ей.
Без остатка…
Черт, куда я задевал чеки на сандалики? Разорвались, недели не проходила.
1. Параллельная реальность. Вечер трудного дня
– Том!
Нет ответа.
– Том!
Нет ответа.
– Тамара!!!
Шелест журнальной страницы, вялый отзыв:
– Пап, я занята.
– Чем?!
– Читаю.
– Так увлекательно?
– Ага.
– Ну-ка вслух давай!
– Не буду.
– Почему? Что ты читаешь?
– Тут какие-то тёти… и тити.
– Так, положи на место, это мое!
– Баба Соня говорила, что такие журналы читать нельзя ни детям, ни взрослым.
– Если бы баба Соня в молодости читала такие журналы, я вырос бы в полноценной семье, а не с матерью-одиночкой.
– Чего?
– Ничего. Спать пора!
– Я еще немного почитаю.
– Я тоже посчитаю – до трех, и ты кладешь журнал на тумбочку. Раз…
Вздох. Даже не вздох – рассерженный рев. Томка бросает свежий номер «Максима» на мою прикроватную тумбочку и шлепает по полу босыми ногами. Прошмыгивает у меня за спиной, скидывает на пол трусики и вскоре исчезает за мутным стеклом душевой кабины. Включается вода, затем почти сразу начинается песня – «Часики» Валерии. Она ее обожает, все время поет; текст, правда, местами прожевывает, но зато в нотах не соврала ни разу. У дочки поразительные музыкальные данные.
Я заканчиваю бриться. Тамара одновременно со мной выключает воду и открывает дверь кабины. Мордашка розовая, рот раскрыт в довольной улыбке. Не хватает двух зубов. Через прореху Томка высовывает кончик языка.
– Пап, полотенце дай.
Протягиваю большое банное полотенце. Дочь пропадает в нем с макушкой, усиленно натирается. Помощи не просит, и это к лучшему, хотя мне порой очень хочется снова возиться с ней, как с пупсиком.
Вскоре она уже стоит передо мной в голубой пижаме с короткими штанишками.
– Пап, я лягу с тобой?
Теперь уже я издаю рассерженный рев. Нет, вру – стон. Мне не хочется, чтобы она спала рядом. Во-первых, я не высыпаюсь; она всю ночь ворочается, кладет ноги мне на грудь, делает немыслимые кульбиты, нередко попадая коленом в пах. Во-вторых, девочка не должна все время спать с отцом. Не так давно детский психолог популярно объяснила мне, чем это чревато. Даже не хочу повторять – жуть.
Но я ничего не могу поделать, когда она смотрит на меня «честными глазами Кота В Сапогах». Она знает мои слабые места лучше меня самого.
– Слушай, мышонок. – Я присаживаюсь перед ней на колени и беру за ручки. – Вообще-то ты не заслужила моего снисхождения сегодня.
– В смысле?
– В смысле ты меня огорчаешь.
Искреннее изумление:
– Как?!
– Бойкотируешь гимнастику.
Она задумывается. Выражение круглого личика становится еще более трогательным. Иногда ей не понятны сложные термины, но она старается думать.
Поясняю претензии:
– Тебе не нравится гимнастика, Том?
Она опускает голову.
– Нравится. Там канаты…
– Тогда в чем дело?
– Не знаю. – Томка пожимает трогательно плечиками, заглядывает мне в глаза снизу вверх, и я вижу, что тучка улетает. – В общем, я все равно лягу с тобой, да?
– Если прямо сейчас соберешь с пола своей комнаты все монетки и медальки, тогда я обещаю подумать.
Она тут же, сверкая пятками, удирает к себе. Вскоре из комнаты доносится звон монет, разбросанных ею час назад по полу. Томыч обожает старые монетки и медальоны, может возиться с ними часами, перекладывая из стопки в стопку, оттирая от пыли и жира. В ее коллекции есть все монеты советского периода, включая несколько юбилейных рублей, посвященных государственным праздникам, пара коллекционных серебряных долларов с изображением орла и кучерявой свободолюбивой женщины; есть