чтобы отведать их. Кстати, он заметил тарелку настоящих яблок на столе, но рядом с теми, на полотне, они выглядели тусклыми и недостойными внимания. Пейзажи, как видно, удавались ей не хуже.
Он нашел глазами Милу, кляксою сидевшую, поджав колени к груди, в дальнем углу кровати. Руки высвечивались на фоне чёрного сарафана, который она натянула до самых ступней. Глаза блестели исподлобья в настороженном ожидании.
– Это твои работы, ведь так?
Она опустила голову ещё ниже и отвела глаза. Тогда мужчина ответил за неё:
– Так.
Он снова обратился к её творчеству, находя здесь всё в разных техниках: зарисовки, рисунки, акварели, масло, пастель и карандаши. Палашов различал бюсты, которые задают ученикам художественных школ, распознавал, что запечатлено на сеансе с натуры. А вот море, дельфин на гребне волны – это написано по прихоти души. Заросли набегающих друг на друга листьев были созданы бездумным движением руки. А чей-то старый полуразвалившийся дом был схвачен в подробностях. В общем, его глазам предстала целая картинная галерея в ту минуту, когда творения уже были завезены, но ещё не обрели каждое своё место в смотровом зале.
– Преклоняюсь, – сказал он с удовлетворённой улыбкой и действительно поклонился ей. – А можно посмотреть на мольберте?
Мила тут же вскочила, быстро сверкая ногами и рискуя подхватить подолом огонь от свечей, пересекла комнату и кинула на картину холщовое покрывало, лежавшее тут же на подоконнике.
– Нет. Вы и так видели больше, чем положено. Идите спать.
– Повинуюсь, хорошо… Но только потуши свечи. Застрелить не удалось, и ты решила нас спалить? А может, ты так комнату отапливаешь? Рисковый способ, если учесть, сколько здесь дров.
Евгений начал задувать все свечи, которые пылали поблизости.
– И ещё одна просьба. Всё-таки завари, пожалуйста, чайку. Мне ещё поработать надо, а в животе с утра ещё никто не топтался. Я буду внизу.
Он посмотрел на нее с «собачьим» выражением глаз и спустился по лестнице вниз, закрыв за собою люк. Он машинально включил свет.
Палашов укорял себя в пристрастности и несдержанности. Он мог узнать всё важное уже сегодня, а теперь ему придётся дожидаться завтрашнего дня, терять время, если Мила вообще захочет с ним говорить.
Непрошеный гость нашёл у себя в комнате застеленную свежим бельём постель. Чемоданчик его притулился сбоку у кровати. Рядом стояла тумбочка, и он воспользовался ею, как столом, разместившись на ней с листами бумаги и ручкой. В комнате было тепло. За день она успела прогреться. Следователь начал писать протокол беседы с Марьей Антоновной. Вскоре он услышал, как Мила спустилась и хлопочет на терраске. Около часа он просидел за бумагами. Ноги затекли, хотелось покурить. Мила притихла. Протокол был готов.
Он вышел на терраску. Мила забилась в уголок дивана и там сидела в глубоких раздумьях.
– Мать ничего не знает? Так? – Она кивнула. – Ну, правильно, если бы знала, одну бы тебя тут не оставила.
– Она у меня очень