Дунюшка людям, и в деревне её не только любили, но и считали своей. Знамо дело, не без греха: случалось, какой-нибудь из ребят и крикнет ей вслед: «Дунюшка-горбушка, где твоя кружка!» Крикнуть-то крикнет, но вмиг и спрячется – знает, что дома за такую проказу могут и наказать… Какая кружка? Да любила Дунюшка чаёк пить только из своей кружки. Красивая кружечка, фарфоровая, кузнецовская[1], с голубенькими незабудками по бокам. Кружечку эту она с собой из дома в дом и носила. Придёт, прежде всего помолится на иконы, чайку попьёт и тогда уже весь день хозяйничает: кормит, поит, одевает, обувает; малых убаюкивает, а тем, кои постарше, выдумку или былицу расскажет – они и довольны.
В деревне знали Дунюшкины былицы. Знали, но при случае всё равно слушали: очень уж она вдохновенно и душевно рассказывала. А малые нередко ходили следом и канючили: «Дунь, Дунюшка, про Старичка доброго расскажи быличку…» И она рассказывала.
Рождество
Давным-давно это было. Вас тогда ещё и ангелы на свет не принесли, ещё и дедушка Иван Морозов пешком под стол ходил. А дедушке-то Ивану, ого! Утречком ноне сто лет сбылось. Вот как давно! С тех пор быличка и живёт.
…В деревне той люди жили ни хорошо, ни плохо, так – ничего. Хотя думали они, что живут очень хорошо. Отцы да матери много работали, а по воскресным дням и праздникам ходили в соседнее село к обедне в Никольскую церковь. И дети тянулись к Божиему солнышку – ладно и складно.
С одной стороны деревни луга заливные и речка Дымка, как у нас и есть, а с другой – за полем по одну сторону просёлка рощица берёзовая, а по другую ещё за версту – лес чёрный. Минешь чёрный лес – потекут навстречу поля перекатные. А там и дорога прямёхонько на Ростов Великий. Летом дети рыбу в Дымке удили, к берёзовой роще на бугры по землянику бегали, а за грибками – в боровой[2] лес, со старшими.
На краю деревни и жила семья Петровых – дружная, ладная семья: у Николая и Марии дочке старшей, Нине, исполнялось десять годков, а ещё четыре брата – Серёжа, Петя, Ваня и младший, Николушка, ему пять. Сестра и коноводила братьями. Хорошо жили. Да только ворон чёрный над Русью кружил и злобно каркал – ревновал, что люди мирно живут. И загремела война, лютая и долгая. Всех молодых мужей на войну идти обязали. И Николая Петрова – тоже. Осталась Маруся одна с детьми. Стали они каждый день папаньку своего ждать. Да вот беда: под падучей звездой, знать, родился тятенька. И месяца не прошло – погиб Николай Петров. Вся семья оплакивала его: мать плакала, глядя на детей, – сиротиночки; а дети плакали, глядя на мать: «Маменька, родненькая…» Дети-то поплачут, да и уснут, а мать наплачется – ночь и не спит: думы-думушки одна другой горше. И плакала Маруся не день, не два, плакала полгода: изнемогла, хвороба пристала. Истончилась вся, иссохла. Печь протопить, еду приготовить нет сил. Дочка Нина и справлялась по дому, да еще старушка-шабёрка[3] пособить приходила… Долго ли, коротко ли, начали дети плакать уже от голода и неухоженности. Вот тогда-то они и удумали пойти искать Рождество.
Маменька, расслабленная, лежала в горенке[4]. А Нина с братьями заберутся на печь, чтобы угреться, и сестра рассказывает им такое, о чём и сама Бог весть от кого узнала. Так однажды и говорит:
– Ежели мы не пособим, маменька помрёт. Мы останемся одни – и тоже помрём… Давайте не реветь, а кто будет реветь, тому по затылку. Вот… Скоро придёт Рождество. Все уже ждут. – И дальше Нина перешла на шёпот: – Говорят, кто первый Рождество встретит, того все желания исполнятся…
А младший братец, Николушка, и спрашивает:
– А Рождество – это тётя или дядя?
– Рождество – не тётя и не дядя, кому как… Загадаем желания и пойдём встречать Рождество. А идти далеко-о-о придётся! Рождество приходит по дороге из Ростова… Надо сапоги высушить в печке, чтобы ноги не застыли, пуговицы к пальтишкам пришить. У кого шарфика нет, можно платком или рушником укутать горло. Всем одёжку и приготовить. Николушку я соберу. И дровешки[5] возьмём, если кто утомится…
И задумывали они только, чтобы мама избавилась от хвори и папанька бы с войны пришёл. Чинили одежонку и даже запятники к валенкам пришивали, чтобы снег не попадал. Да так это все вознамерились идти, что задёргали сестру: когда да когда пойдём?
И наконец – Сочельник! После полудня обутые, одетые братья пробрались гуськом в двери. Нина сказала маме:
– Мы погулять, – и вышла следом.
Во дворе она взяла приготовленные загодя дровешки с подстилкой и вышла на улицу. Мороз был не сильный, но за щёки поцапывал. Николушке до глаз подняли шерстяной платок. И сказала сестрица братьям:
– Все перекреститесь и скажите вслух: «Рождество, помоги». – И никто из братьев не ослушался. – А теперь пошли через проулок.
Нина с Николушкой впереди, трое братьев следом… А на повороте в проулок возле