Кусаник. Михаил Окунь

ем этаже девятиэтажного дома. Дом новый, лифт не работает, вода в водопроводе до верхних этажей доходит не всегда. Но это, в общем-то, мелочи.

      На стене ее комнаты висит макраме, в углу около телевизора на газете сушится мята. Абажур самодельный – в виде кокона из толстых джутовых нитей, естественного бурого цвета и крашеных зелёных.

      Из окна видны водохранилище, окаймленное темной зеленью, макушка старой полуразрушенной церкви невдалеке от него, канал с покатыми бетонированными берегами, берущий начало из водохранилища. Справа – зубцы новостроек, каменистое русло реки, кирпичная прямоугольная башня с белым циферблатом, вдавленным в нее, как новенький гривенник в брусок красного пластилина.

      Необычные закаты видел он из этого окна. Садящееся солнце странным образом преломлялось в слоях воздуха, и становилось то вытянутым сверху, как гигантское оранжевое яйцо, то сплюснутым, то снова круглым. В какой-то момент оно тревожно подсвечивало снизу темные облака, проходило еще несколько минут, и вот уже хорда горизонта отхватывала первый сегмент остывающего диска.

      В шестнадцать лет Марина по объявлению в газете приехала в этот старинный городок с Брянщины – работать на льно-джутовой фабрике. Приехала, чтобы жить отдельно от матери и отчима. Что-то не заладилось в их отношениях, внешне, вроде бы, благополучных.

      Работа была нелегкой. Нужно было обслуживать десяток ткацких станков, ни один не должен был простаивать. И всё-таки у Марины хватало сил и желания танцевать по вечерам в художественной самодеятельности – небольших ансамблях, переживавших то взлёты популярности (местной, естественно), то распадавшихся и прекращавших свое существование.