латься от неё. Понятно?
Нет никакого желания во все эти гадости ещё раз погружаться, но чувствую, что надо отбрехаться – и отпустит. А то спится что-то в последнее время неважно. Кровь на руках мерещится. Я, кстати, сразу заявить хочу, что всё тут не по моей воле делалось. Само так сложилось. Не я бы – так меня. Я и жалею порой кой-кого, да что сейчас поделаешь? А жалости вообще-то никто не заслуживает. Сволочь здесь на сволочи ездит и сволочью погоняет.
Из меня сволочь сделали…
Самое главное хочу донести: это вовсе не из-за денег. На фиг они мне не нужны. Мне бы и зарплаты ежемесячной на жизнь хватило. Но раз попали в кулак – расставаться с ними не собираюсь. И просить не думайте.
Ближе к делу. Началось всё с того, что Сергеич уговорил меня поехать на шабашку в соседний район. Ну, впрочем, слишком уж долго уговаривать не пришлось: я тогда вообще без бабла сидел, а мать выла круглосуточно: «Куска в доме нет! Ка-ра-ул!!! Лёнька, чего завтра жрать-то будем?» Так что на любое предложение был готов откликнуться.
Сергеич – он материн знакомый. Сосед типа. В вагончике, когда родаки только приехали в город на комсомольскую новостройку, через стенку с ним жили. Я вагончик не помню, три года было, когда оттуда съехали. А родители отношения с ним продолжали поддерживать. Он вроде в те времена женат был, потому что мать его бабу время от времени добрым матерным словом вспоминала. Чё у них там было – без понятия. У меня подозрение имеется, что матуха любовь крутила с Сергеичем в те годы. В последнее время-то точно – не просто ж так они спустя двадцать лет дружить продолжали. Не просто так он в гости к нам захаживал и после того, как батяня, спившись, копыта откинул.
Куда жена его делась, я не знаю. Сбежала, видно. Ну вот он, типа, с матухой дружбу водил, а она ему по ушам-то и ездила, чтоб он куда-нито меня пристроил. Сергеич – он сам тоже перекати-поля. Фигаро, блин. Сегодня – здесь, завтра – там. Нигде официально не работал, всё по шабашкам мотался. Вот и уговорила она его меня с собой взять.
А, нет… Чё-то я не вполне последовательно передаю. Надо же, наверное, с самого детства начать, юность зацепить. Ну, хотя бы вкратце. Чтобы, так сказать, понимание возникло, что я за фигура. Что за персонаж, если можно так выразиться.
Ну, короче, родился я в семье самой что ни на есть пролетарской. Отец – электрик, мать – формовщица на заводе железобетонных изделий. Батяня – тот раз десять место работы менял. Устроится, поработает год-два, потом забухает – его и увольняют. Он снова устраивается, снова держится какое-то время, а потом шышел вышел – другой кон пошёл. Последние месяцы он в домоуправлении работал. Точнее сказать, числился. Зарплата там копеечная, на работу он через два дня на третий выходил, потому что пил беспробудно, но его всё же терпели, потому что никто другой за такие деньги работать там не желал. А так хоть выйдет человек пару раз в неделю, где лампочку вкрутит, где розетку пришпандорит – всё ж делает что-то.
Умер он то ли от инсульта, то ли от кровоизлияния в мозг. Хотя, вполне возможно, что это одно и то же. Бухал где-то с мужиками, шёл домой, свалился по пути. Был бы день, может и увидел кто, «скорую» бы вызвал. Но папашку угораздило свалиться в то самое время, когда стемнело – он провалялся всю ночь, а утром по нашу душу в дверь уже стучались добрые соседки-самаритянки. Кто-то из них заметила валяющегося в кустах мужика, узнала в нём моего родителя и посчитала своим долгом обрадовать нас радостным известием о его погибели.
Мы и в самом деле почти обрадовались. Отец достал и меня, и матуху. Бестолочь никчемная. Ни сам жизнь не мог нормально прожить, ни близким людям покой обеспечить. Мать в первые-то минуты вроде как тоже вместе со мной некую радость обозначила, но потом прикинула в какую сумму обойдутся похороны и предалась неподдельному и гнетущему отчаянию. Плавно перешедшему в краткосрочный и выразительный траур, сопровождавшийся потоками слёз и надрывными воплями. Чтобы проводить батяню в лучший из миров ей пришлось снимать с книжки половину от накопленных ей то ли десяти, то ли двенадцати тысяч. Можете представить, каким безгранично глубоким было её отчаяние.
Завод железобетонных изделий вот уже почти два года как приказал долго жить, и матуху, так как возраст позволял, отправили на пенсию. Я считал, что ей крупно повезло, потому что более молодые её коллеги остались вообще ни с чем. Пенсию она получала, разумеется, грошовую, но имела дополнительный доход, продавая поштучно школьникам сигареты у продуктового магазина. Так что какие-никакие деньги у неё всё ж водились. На питание да на квартплату хватало.
Кстати говоря, с этими сигаретами она стала практически городской знаменитостью. Менты, которым судя по всему делать было совершенно нечего, устроили как-то раз рейд на предмет выявления неблагонадёжных пенсионерок, впаривающих нерадивым школярам табачную отраву. В рейде участвовала съёмочная группа с местного телевидения. В качестве жертвы эти бездельники выбрали мою мать. Подослали к ней какую-то деваху с бантиками, та купила у матери пару сигарет, и в этот самый момент, когда моя ничего не подозревающая матуха передавала девочке сдачу в сумме