ушении ждали развития сюжета. Сюжет не замедлил развиться секунд через пять. Ровно столько времени понадобилось, вероятно, на то, чтобы у бентлианина прошло изумление от наглости посягнувшего и на то, чтобы водитель «Оки» ощутил себя камикадзе, уже практически выполнившим свою печальную роль. Как в замедленном кино левые дверцы авто открылись и из салонов удивительно синхронно, как паста из двух тюбиков, стали плавно выдавливаться две очень разные, но чем-то удивительно схожие фигуры. Их похожесть была в неторопливости и мягкости движений. Казалось, удав и гадюка выползают из своих укромных засад, чтобы зачем-то взглянуть друг на друга.
Водитель «Бентли» своим колоритом превзошел все ожидания очевидцев аварии. Это был гигантского роста, за два метра, бородач в черной рясе с массивным крестом на цепи, которую, казалось, он позаимствовал у якоря с корабля средних размеров. Удивительно волосатые кулаки казались головами двух пятилетних детей, прижавшихся к своему любимому папаше. Он смотрел перед собой удивленно, словно никогда в жизни не видел еще живого камикадзе.
Водила «горбатого» был совершенно невыразительным человеком маленького роста – от силы метр шестьдесят – худосочный, неопределенного возраста. Удивляло в нем то, что совершенно ничего не удивляло. Это был человек фантастически не запоминающейся внешности. Он был похож на всех сразу – эдакий собирательный образ всех времен и народов, «Калевала» и «Садко» в одном флаконе…
Батюшка и Невзрачный начали сходиться. Сходились молча, без привычных для такого случая взаимных оскорблений и угроз. Шага за четыре они замерли и, оцепенев, смотрели друг другу в глаза. Казалось, что еще чуть-чуть и мне, как автору повествования, можно будет написать: «Смеркалось». Но вдруг произошло неожиданное. Противники в едином порыве бросились друг на друга, при этом Невзрачный взлетел вверх, обхватив ногами великана под мышками, одной рукой обхватив его за шею, а другой размахивая, словно флагом. Батюшка бешено завращался вокруг собственной оси, опуская руки-кувалды на спину своему жокею. Его львиный протяжный и, казалось, восторженный рык слился с вполне человеческим воплем хозяина «Оки».
Со всех ног к месту разборки бежал гаишный капитан. Надо признать, его крейсерская скорость вызывала восхищение и развеивала легенду о том, что ГАИ появляется на месте происшествия всегда слишком поздно.
Поравнявшись с вопящими психопатами, капитан без раздумий врезал своим тельняшечьим жезлом сначала наезднику, а потом перекрестил им и святого отца. Над перекрестком нависла гнетущая тишина – эдакий штиль перед цунами. Драчуны, не отпуская друг друга из объятий, с интересом уставились на сотрудника инспекции. Было похоже, что процесс насильственного единения душ, вызванный ударами жезла, сейчас выльется в совместное избиение капитана. Вот батюшка со своей ношей замер, глядя на капитана, рванулся к нему и тут… Служитель порядка резко наскочил на попа и повис на его шее, обхватив цепкими руками обоих участников аварии. Батюшка с удвоенной энергией стал скакать вокруг себя и теперь уже адское трехголосье покрывало перекресток диким ревом. В результате еще три машины шлепнулись друг о друга, как пасхальные яйца, а троица ненормальных продолжала кружить на одном месте.
Похоже, клиника на Пряжке в ближайший час должна была заметно пополниться…
Вторая глава.
Товарищи бывшие офицеры
Лучше водки – хуже нет.
Всем известный политик
Примерно через тридцать минут в пивную «Милитари» на Лесном проспекте вошла странная компания – капитан ГАИ, невзрачный щупловатый мужичок и гигантского роста батюшка. Гаишник кивнул девушке за стойкой. Та гостеприимно улыбнулась:
– Михаил Петрович, вам как всегда?
– Да, только в три раза больше и в четыре быстрее. Ну и моим друзьям без майонеза, естественно…
Поп и невзрачный переглянулись и фыркнули.
– Не стареют душой ветераны, – приятным баритоном пропел батюшка.
– Придурки солдафонские, – флегматично отреагировал капитан, и троица проследовала к свободному массивному столу.
Они сидели втроем и смачно, с каким-то восторженным интересом рассматривали друг друга. Они, выпускники спортроты военного училища 1976 года, не виделись со дня выпуска. Они еще не знали, что каждый шестой их однокашник уже лежит в земле, а еще пятеро – неизвестно где: может, в горах, а может, на дне морском.
После второй кружки пива душевная благодать растеклась по телу.
– Слышь, Мишка, – прищурился, глядя на гаишника, батюшка. – Как можно вбухивать в пиво майонез, объясни? Никогда я в этом тебя не понимал. Слышишь, никогда!
Мишка Корнеев был в курсантские годы любимцем всей роты. Любили его за беззлобность, за смешное сочетание детской доверчивости, наивности и удивительной крестьянской основательности. Был он слегка тугодумом, но это, как говорится, его не портило. Он был чемпионом училища по кроссу на пятнадцать километров в полной выкладке, то есть в сапожищах, с автоматом, противогазом, шинелью в скатку, огромным прорезиненным химкомплектом и пристегнутой