збуждённо выдохнул Мишка.
–Кто-о-о? – протянул я, крайне удивлённый его словами, потому как мы вышли с ним уже из возраста, когда верят в сказки.
Мне было пятнадцать, а моему закадычному другу Мишке – тринадцать .
– Чёрт, – вновь убеждённо брякнул Миха. – Вот с таким шарабаном. Чёрный весь!… Глаза огромные! – Он показал руками габариты "шарабана", и я бы сказал, что тот был размером с большущий таз.
Кто-кто, а уж я-то знал Мишку отлично: мы с ним крепко сдружились, когда ему было три года, а мне пять. Я, естественно, знал его как облупленного и мог ему доверять.
– Мих, а ты ничего не попутал?– беспокоясь за него, спросил я.
– Нет – отрезал Мишка, перестав клацать зубами – видимо, вода была для него слишком прохладная, – Говорю тебе – чёрт. Я нырнул, как упёрся ладонью дна, то открыл глаза, а он в меня уставился. Голова – во! – и руками показал размер бочонка. – Рот огромный, рога торчат, а глазищи как блюдца. Как будто ждал меня!
– Мишань, ну какие там черти? Может, показалось? Мы ж не детский сад. Ты ещё Бабу-Ягу вспомни… и водяного… Ладно бы, ещё сказал Домовой – эти хоть и взаправду существуют. Но они же не в реках живут, а в погребе… или на горище*. – Вообще-то, я ему всегда верил, и потому всё происходящее меня озадачило и основательно насторожило.
*горище – местный диалект – чердак частного дома.
Мишка спорить не стал, обижаться тоже; видимо, посчитал сейчас это совершенно неуместным, а просто сказал:
– А что спорить? Вот ты сам нырни, и увидишь, если оно ещё там!.. Я уже увидел. Мне хватило… Чуть не обделался…
Вообще-то, мы пришли купаться на Чёрные камни, а заодно Миха надумал поохотиться на рыбу и раков. Он это умел, и иногда занимался такой ловлей ради забавы, причём, порой, очень успешно. У него была специальная заточенная пика с приделанным к одному концу шнуром, которой он пронзал добычу, а другая сторона шнура была подвязана к ремешку на его теле. Это делалось, чтобы крупная и сильная рыба не вырвалась и не сиганула куда-нибудь в глыбь*.
*глыбь – местный диалект – глубина.
Чёрные камни – так в нашем районе называли участок берега у реки, протяжённостью около восьмисот метров, который сформировался из отвала местного металлургического комбината. Этими шлаками, какое-то время назад, может быть, лет тридцать-сорок, металлурги стали засыпать рукав, примыкающий к основному руслу реки, и, перегородив место их естественного слияния с притоком. Таким способом сталевары организовали для себя огромный каньон, длиной с десяток километров по всему бывшему рукаву, куда они могли в дальнейшем сбрасывать отработку – очень значительные объёмы отходов производства. Началось делаться всё много ранее до этого события, как мы с Михой в этот очередной раз настрополились* сходить покупаться на Чёрные камни.
*настрополились – подростковый жаргон, означает: наметили план, засобирались (сходить, съездить).
Впрочем, шлак от края воды уходил дальше в глубину, образовывая возле уреза глубокий обрыв. Цвет воды постоянно был очень тёмный, почти чёрный, потому что кораллов у нас "немае"(не водилось), а ничего другого, никакой другой водяной растительности, на шлаке расти не получалось. Может, лет через миллион? На осадочных породах? Но пока там было голи́мо*.
*голи́мо – подростковый сленг – в то незатейливое советское время слово имело значение – пусто: несёт смысл абсолютного отсутствия чего-либо.
С того времени, когда этот изначальный холм шлака, перегородивший устье притоки, наростился трудовыми усилиями завода в огромный искусственный отрог, местные жители оценили его достоинства. Раньше, на тот берег притоки, можно было перебраться только окольными путями по имеющимся в наличии дорогам и мосту. И весь этот путь проделать только лишь для того, чтобы добраться на другой, в общем-то, недалёкий, противоположный берег рукава. Маршрут составлял километров пять-шесть, общественного транспорта ходило мало, и все похождения занимали значительное время.
А как только этот перешеек появился, то пешком на тот берег пройти было всего метров восемьсот. Так что за долгие годы людьми была натоптана, а их башмаками подшлифована, вполне приемлемая широкая тропа понизу этой горы, ближе к самой реке. И поэтому шлак в месте этой самой тропы и на нескольких вытоптанных рыбачками площадках рядом с ней, был мелкой и спёкшейся крошкой. Колкой, конечно, но не столь опасной. А если подстелить что-либо поплотнее, то и вообще – просто класс полежать. А ночью и костерок развести. Там можно и загорать, и купаться, и рыбу ловить.
А вот вне тропы склон шлакового отвала оставался действительно опасным, так как его куски были с ребристыми сколами, большинство их имели размер с крупный щебень и до целых былдыганов и острокромких глыбин. К тому же, после дождя склон всегда был скользким. И если не знать о таком его коварстве, и пойдёт дождь, а ты, с какого-то шандараха* пропрёшься в гору, то можно было поскользнуться, и к тропинке доехали бы одни уши.
*с какого-то шандараха – подростковый сленг, синоним – с бухты-барахты, означает – беспричинно, бессмысленно, опрометчиво.
По