кой системе Ridero
Буду водолазом!
Когда мне исполнилось пять лет, взрослые словно сговорились вытащить из меня правду о том, кем я хочу стать в будущем. Вопросы сыпались со всех сторон, и мне приходилось отбиваться от них, подобно вратарю хоккейной команды от шайб противника. Поначалу я робел, стеснялся, даже краснел, когда в очередной раз какой-нибудь сосед или родственник спрашивал меня с непонятным упрямством: «Ну, Алёшка, кем хочешь стать, когда вырастешь?».
Мне казалось, что задавать такие вопросы пятилетнему мальчику ещё слишком рано. Скажу откровенно, что мои глубоко спрятанные фантазии на тему взрослой жизни были напитаны авантюрными приключениями в духе разбойничьего благородства Робин Гуда, Гекльберри Финна и Тома Сойера, и никак не могли вписаться в общепринятые стандарты типа: «Хочу быть космонавтом, лётчиком, моряком». Вскоре, впрочем, я обнаружил за взрослыми странную вещь: ответы на свои вопросы они знали и без меня. Поскольку мой папа был моряком, а родители почти всех моих приятелей так или иначе были связаны с морскими профессиями, то я, по их мнению, должен был отвечать: «Хочу быть моряком, как мой папа». И когда они видели на моём лице смущение, то спешили облегчить муку и отвечали за меня: «Ну что ты, Алёшка, как в рот воды набрал? Конечно, ты хочешь быть моряком, как твой папа».
В конце концов эта игра в вопросы и ответы так мне надоела, что я начал дерзить. Когда ко мне подходил очередной вопрошающий, я становился в позу и нагло заявлял: «Хочу быть дворником», или «…продавцом кваса», или «…кошачьим доктором», так как слово «ветеринар» было мне ещё незнакомо. Взрослые обычно не обижались на меня и, привычно похлопывая по плечу, произносили: «Будешь ты, Алёха, моряком, как твой папа».
В какой-то момент мне стало казаться, что окружающие люди сговорились травить меня этими вопросами, что им просто не о чем поговорить с пятилетним мальчиком, и поэтому они переливают из пустого в порожнее. Такого унизительного положения я стерпеть не мог. И решил придумать себе профессию, которая была бы сродни моим мечтательным романеям. Помог телевизор. Однажды вечером вместе с родителями я посмотрел документальный фильм о трюкачах-каскадёрах и решил, что в будущем стану одним из этих бесстрашных людей. Теперь, когда меня терзали вопросом о будущем, я с гордостью отвечал: «Буду каскадёром!».
В своих фантазиях я воспарил настолько высоко, что начал немедленно готовиться к этой рискованной профессии. По обледенелой покатой крыше четырёхэтажного дома я уже ходил, в тридцатиградусный мороз в проруби купался, заработав при этом воспаление лёгких. Не довелось, правда, полежать на рельсах под поездом, информация просочилась, и по пути к вокзалу меня перехватили родители. Оставалось одно – преодолеть страх и прыгнуть с высокого эстакадного моста в речку Преголю, которая рассекала наш город на две части.
Кроме ленпроспектовского хулигана по прозвищу Дындик, который впоследствии утонул в этой самой реке, я не знал ни одного человека, сумевшего бы прыгнуть с высоты моста в чёрные воды судоходной Преголи хотя бы даже «солдатиком», то есть вперёд ногами. Тринадцатилетний Дындик, по слухам, делал это эффектно. Он брал с собой зажигалку, набирал в рот бензин или спирт и с горящим изо рта факелом летел ночью с моста вверх тормашками, производя на толпу зевак, особенно девчонок, ошеломляющее впечатление. Утонул он летом во время очередного прыжка. Выяснилось, что Дындик страдал эпилепсией, и прямо во время прыжка у него случился приступ. Вместе с другими мальчишками я ходил смотреть на вытащенное из Преголи тело. Дындик был синий, распухший, весь в водорослях. Мне потом долго снились кошмары, связанные с этой страшной картинкой, а Преголя с той поры стала казаться чернее и глубже, чем была. Да и название реки, прежде ласковое, представлялось мне немного зловещим. Надо сказать, что среди мальчишек ходили страшные слухи по поводу этой реки. Поговаривали, что в средние века во времена Тевтонского ордена крестоносцев в нашем городе, который носил название Кенигсберг (Королевская гора), горели костры инквизиции, а всех магов и колдунов бросали с привязанными к шеям камнями в воды не Преголи, но Прегеля. Старожилы Калининграда рассказывали о том, что водолазы нередко находили на дне аммуницию и скелеты немецких солдат, ожесточённо оборонявших город-крепость в апреле сорок четвертого. Не только ребятня, но и люди взрослые не были в восторге от чёрной реки – два раза в год весной и осенью Преголя как будто «вспухала». Вода в ней становилась вонючей и мутной. Кто-то утверждал, что два раза в год на дне начинают шевелиться мертвецы, что в реке издревле водятся черти. Кто-то посмеивался над этим и заявлял более прозаичное – будто бы два раза в год в Преголю сбрасывают вонючие отходы с целлюлозно-бумажного комбината, расположенного на окраине города в устье реки. Иными словами, страх исходил не столько от моей безумной затеи прыгнуть в воду с высокого моста, сколько от жутких легенд, связанных с Прегелем-Преголей.
Однако деваться мне было некуда. Я уже успел с гордостью оповестить друзей о том, что летом собираюсь повторить подвиг покойного Дындика и прыгнуть