и к официальным врачам не обращались. Хозяин только сердито разводил руками и жаловался полиции, что бандитов в районе развелось слишком много. Но завсегдатаи знали, что сам он держит под стойкой пистолет-пулемет и во всех трех заварушках выступал чуть ли не инициатором. Но жить хочется всем, и такие сведения ни один из завсегдатаев бара сообщить полиции не желает. Давно известно, что на каждого доносчика найдется куча других, которые донесут уже не в полицию, а это гораздо страшнее…
Аугусто Барерра, хозяин заведения, в прошлом профессиональный боксер, не снискавший славы на ринге, слывет человеком решительным и не любящим компромиссов. Более того, поговаривают, что он постоянно идет на конфликты, не считаясь ни с чем, – пороховая бочка, одним словом, а не хозяин бара, и спиртное, которое он потребляет в неестественных количествах, внешне оставаясь трезвым, основательно помогает воспламенению его души. Но мало ли что говорят о человеке, когда его не очень любят и побаиваются…
Осенним утром, когда бар только открылся и хозяин еще не успел протереть, как обычно, все стаканы, но уже занял место за стойкой, чтобы приступить к этому занятию, в «Торнадо-Кри» заходят трое посетителей. Барерре сразу не нравится, что это не привычные в здешних местах «латиносы», то есть выходцы из латиноязычных стран Центральной и Южной Америки и даже не негры, которых везде полно, а в Майами особенно. Он даже затрудняется сразу сообразить, что за посетители, разговаривая между собой на неизвестном языке, занимают места на высоких табуретах. Нехорошая, по мнению Барерры, примета – первые посетители – из чужих, тем более неприятно трезвых. Это обещает не менее неприятные новости в течение дня, а хозяин бара, как всякий «латинос», суеверен. И потому спрашивает недовольным, хриплым с утра, после традиционного вечернего возлияния, голосом:
– Что будете пить?
Они сначала молча рассматривают его. Невежливо молчать, когда тебя спрашивают, и Барерре это тоже не нравится. Он начинает слегка «закипать».
– Сеньор Барерра? – наконец спрашивает старший из посетителей и снимает шляпу, чтобы положить ее на соседний свободный табурет и продемонстрировать свою идеально выбритую лысину. Лысина светится даже в полумраке бара, словно настоятельно просит, чтобы на нее сначала плюнули, а потом накрыли сверху плевок не шляпой, а бутылкой. Но посетитель сидит на высоком табурете, а Барерра не слишком высок, чтобы дотянуться и плюнуть точно в цель. И только по этой причине он сдерживается, хотя руку на бутылку все-таки кладет.
– Чего пить будете, спрашиваю… – рявкает он повторно, слегка наклоняет голову и приподнимает брови – привычка боксера смотреть исподлобья.
– Нам нужен сеньор Аугусто Барерра… – миролюбиво говорит лысый. – А пить… Апельсиновый сок со льдом, если можно…
Здесь не принято разговаривать так вежливо – это раздражает.
– Нельзя! – оттого-то и злится Барерра, уже принимая решение устроить взбучку этим плюгавым интеллигентам, если только они совершат еще хотя бы один шаг навстречу его настроению. – Сок таким скотам только на улице продают… Я – Барерра… Я – здесь хозяин… Мотайте отсюда… И не морочьте мне с утра голову…
– Я же говорил, что он хам и отъявленный негодяй… – говорит крайний справа посетитель, самый молодой. На хорошем английском говорит, чтобы и Барерра понял, а вовсе не на том странном языке, на котором все они вначале разговаривали между собой.
С Бареррой никто в его баре так себя не ведет, считая это просто опасным. На него, конечно, тоже могут иногда повысить голос, когда основательно подопьют, но не раньше. А это – прямой вызов. Вызов хозяин «Торнадо-Кри» всегда принимает с охотой…
Рука боксера-профессионала начинает работать раньше, чем Барерра соображает, как ему себя вести и что такое сказать, чтобы это выглядело по-настоящему красиво – все «латиносы» любят красиво и цветисто выражаться. Кулак резко летит через стойку, чтобы в последней, самой опасной фазе траектории своего движения сжаться и столкнуться с челюстью посетителя. Классический прямой удар… Но вместо челюсти кулак натыкается на раскрытую ладонь, выдвинутую вперед. И основание ладони бьет по средним суставам еще не сжатых пальцев. Барерра буквально ревет от боли по-бычьи. Он лучше других понимает, что у него в результате столкновения уже разорваны связки на четырех пальцах правой руки. Когда-то в молодости такое уже с ним бывало. И тогда рука оставалась нерабочей в течение трех месяцев. Но сейчас Барерру беспокоит не это. Он выдает в мир длиннющую и цветистую тираду ругательств, а вторую, пока еще целую руку, сует под стойку, чтобы достать пистолет-пулемет «узи». Одновременно поднимает глаза и вдруг видит, что в голову ему смотрят черными безжалостными отверстиями три пистолета с глушителями – один в лоб, два – чуть ниже, на случай, если он успеет присесть перед выстрелом. И все это синхронно, быстро, четко, без суеты и лишних слов, столь милых латиноамериканской сущности Барерры.
Три поднятых ствола – аргумент достаточно веский, чтобы выпустить не поднятое еще оружие из уже обхвативших рукоять непослушных пальцев.
Но стволом его напугать трудно. Барерра усмехается:
– Ваша