чик прибыл с командой своих коллег на выставку новых оборонных технологий. Кроме организаторов-устроителей было еще шесть летчиков и шесть самолетов. По одному летчику на каждый. Таким образом, один самолет осиротел. А пуделя назвали Улисс. Я знаю, почему произошло убийство, но это никого не интересует. Умереть – не встать! – как любит повторять моя матушка. Спорим, что сообщений о пропаже с еще не открывшейся выставки одного небольшого экспоната не будет. Пропал рентгеновский сканер, умеющий находить любой металл путем фазового анализа кристаллических структур. Ему отыскать свинец в куче металлолома – раз пять пикнуть, и все дела. Небольшое такое устройство, но денег за него должны были отвалить немало.
А в тот год, когда пудель Улисс придушил индийского петуха соседки, случился небольшой шпионский скандал в Германии. Из Гамбурга был срочно отозван представитель российского консульства. Этот самый представитель приобрел некую секретную документацию из архивов немецкого бундесвера. За десять тысяч евро служащий архива вынес ему одну бумажку.
Два события связаны друг с другом, и я расскажу как. А началось все в 1943 году. В оккупированном Крыму немцы выпускали газету на русском и немецком языках.
Возьмем парочку этих газет 1944 года, подложим к ним один-единственный листок бумаги за десять тысяч евро из Гамбурга, украденный в 200… году, положим сверху датчик на радиоактивность, который работает под водой, еще нужно добавить водолазный костюм с полным подводным снаряжением и сварочный аппарат. Эту композицию для поиска сокровищ можно слегка поднатюрмортить трупом, чучелом собаки и фартуком с рюшечками.
А как же рентгеновский сканер, мгновенно определяющий любой металл по кристаллической структуре? – спросите вы.
Да он нам на фиг не нужен.
«Люди – это обитатели так называемых четырех материков и тому подобного». Хорошо сказано, да? Мне больше всего нравится – «и тому подобного». Я уж точно обитатель «тому подобного»[1]. Я обитаю в брошенном подъемном кране. По крайней мере, этим летом. Когда просыпаешься на высоте сорока пяти метров, и чтобы посмотреть на часы, берешь подзорную трубу… Эти часы находятся на фасаде какого-то государственного учреждения, там, далеко внизу, на одном из материков, они попеременно показывают то время, то температуру воздуха. Я могу разглядеть светящиеся цифры только до полудня. Потом солнце светит прямо в эту долбаную электронную панель, и так до сумерек, но если день пасмурный – все в порядке.
Ветер – вот в чем проблема. Никогда в жизни не ощущал такого ветра. Он раскачивает кабину и воет на все голоса. Мой друг вчера мне сказал, что внизу ветра нет. Я не поверил. Мы спустились, и оказалось, что в кране я здорово подсел на одиночество. Толпы разнополых обитателей так называемых четырех материков пугали меня до тошноты. В какие-то моменты даже казалось, что они просачиваются сквозь меня запахами и за время просачивания наполняют мое испуганное тело биением чужого ритма – оказывается, у всех кровь пульсирует по-разному.
Мой друг. Я зову его Кортик. А в школе все звали его Икарусом, потому что он Кортнев, а по имени – Икар. Ничего себе имечко, да? Вроде это бабушка придумала его так назвать. У него вся семейка пришибленная, не иначе – надо же было согласиться на такое имя. Хорошо, что Кортик со своей родней редко видится. Можно сказать, не видится вообще. Когда он родился и его первый раз принесли покормить, у матери слезы полились из глаз, и лились беспрерывно, пока Кортик сосал молоко. В следующее кормление повторилось то же самое. Матери, ясное дело, дали успокоительное, только она вдруг стала просить обследования, уверяя, что дело тут нечисто. Потом посмотреть на младенца разрешили отцу. И как только тот взял на руки маленького наследника, у папаши начался нескончаемый чих минут на двадцать. Кортик рассказывал, что в родильное отделение к выписке пригласили почти всю родню – двух сестер матери, старшего брата отца с семилетним сыном и дедушку. И что вы думаете? Все, кто приблизился к новорожденному, стали чихать, вытирать слезы, а племянник даже покрылся подозрительной сыпью и для профилактики провел некоторое время в инфекционной больнице.
Знаете, что я первым делом спросил, когда Кортик рассказал мне эту историю? Где была бабушка, которая придумала назвать нормального пацана Икаром? Почему не пришла? А бабушка была в это время в Африке, но об этом – позже.
Аллергия – вот в чем была фишка. Все, кто имел даже самое отдаленное родственное отношение к Кортику, в младенчестве не могли его и на дух, что называется, переносить. Конечно, отец с матерью долго не сдавались – года три. За это время сначала одна няня, потом – другая, потом – домработница таскали на руках и всячески баловали и тискали весьма упитанного ангелочка с золотыми кудряшками – им-то аллергия была нипочем. Потом приехала из Африки бабушка, которая придумала внуку имя, но, узнав о странных особенностях его организма, видеться с Икаром не захотела. Она перед каждым вылетом в Африку делала уйму прививок, очень беспокоясь за состояние пяти из шести своих основных сознаний, которые даются глазами, ушами, носом, языком и кожей. То есть всем, чему могла нанести хоть какой-то вред аллергия, вызываемая у родни Икаром Кортневым,