воздух гнал теплый ветер. Порой его порывы поднимали вверх песок, оседавший на руках, волосах и губах. А шум моря и громадины вековых камней умиротворяли.
Саша сидела на большом камне, с одной стороны наполовину проглоченного песком, а с другой – омываемым водой. Здесь же в песке меж камней валялись ее туфли с пыльно-зелеными лентами и велосипед с плетеной корзиной на руле. Купаться здесь было опасно, под водой там и тут встречались огромные валуны и скалы Шоуланского мыса, а море порой превращалось в безжалостную стихию, уносившую жизни моряков и рыбаков. Здесь редко кто бывал, а потому она чувствовала себя в безопасности. Далеко, за спиной на возвышенности стоял недавно построенный Шоуланский маяк, справа виднелась полоска острова Святой, чуть дальше находилась спасательная станция на случай очередного в этих местах кораблекрушения. А вокруг – бесконечное сине-зеленое бушующее море.
Вообще-то ей не разрешали уходить так далеко от дома одной. Но она так скучала по этим просторам и потрясающей воображение мощи Каспия, что при первой же возможности сбегала сюда, несмотря на запреты. Вот и сегодня, сразу после обеда, когда отец и мама хлопотали размещением приезжавших друг за другом детей, она тайком достала свой велосипед и приехала сюда. Пока все заняты приездом ее братьев и сестер, никому до нее не будет дела. Это радовало. За весь последний месяц, пока она находилась в родительском доме после окончания института, ей не часто удавалось побыть наедине с собой.
Саша была юна и прекрасна, как все юные девушки. Прогулочное платье в мелкую серо-зеленую полоску с объемными рукавами-фонариками было мокрым от брызг. Волны шумно выскакивали на камень и окатывали ее ноги до колен. Темные, почти черные вьющиеся волосы были практически скрыты широкополой соломенной шляпой с тонкой зеленой атласной лентой. Волосы, гибкий и тонкий стан делали ее похожей на мать. Но Катерина Муратовна была выше, статнее, а Саша часто напоминала пугливого мышонка. Серо-зеленые материнские глаза в обрамлении густых черных ресниц усиливали это впечатление. Она обычно смотрела прямо, стараясь понять, вспыхивала внезапно, смущалась и опускала глаза. Она любила уединение. Здесь мысли сами собой выстраивались в диалог. Она размышляла о себе, о семье, о девушках из института, по которым отчаянно соскучилась и которых считала своими настоящими сестрами, ведь с ними она прожила десять лет, деля радости и горести. Они были понятны и близки своими мыслями и переживаниями. А вот новые люди заставляли ее волноваться. Не в силах преодолеть смятение, она предпочитала книги и одиночество. Ей не хотелось огорчать родителей, но и все время находиться с ними было в тягость. Это вызывало страшные угрызения совести в ее пылкой юной душе. Однако, природная строптивость заставляла ее снова и снова сбегать сюда в полное одиночество, где можно было вволю насладиться уединением, предавшись своим мыслям и мечтам. Здесь, под шум волн, она читала свои любимые стихи, наизусть, громко, чтобы слышать, как рифма сливается с шумом моря. И думала о нем. Робко, стесняясь саму себя, по крупицам вспоминая встречи.